будет спрятан именно в туалете.
Герцог подошел к запыленному зеркалу в уборной, протер стекло и влил магию. Стена слева жалобно застонала, заскрежетала и… обвалилась.
— Так и должно быть? — с сомнением выдал Степан. Касар разочарованно поджал губы и отрицательно мотнул головой.
А ведь это был его любимый спуск к лабораториям! Весь проход обвалился, теперь туда разве что мелкие монстры пролезут.
Вампиры опечаленно покинули уборную, привалили к двери несколько больших камней, и пошли дальше.
Граф остановился, проморгался и вопросительно взглянул на Касара, мол, мне же не мерещится?
Герцог поморщился, но кивнул. Над скромной ржавой дверью жирными сверкающими буквами было написано “Лаборатории”. Как-то совсем не загадочно и ни капли не секретно.
— Из чего сделаны эти буквы?
— Я не отвечу тебе, даже если придется умереть. — скривился герцог.
О, эта кричащая надпись — клеймо на загадочной репутации замка.
Когда Касар только проектировал свой дом, то сделал сотни потайных ходов и скрытых комнат, девизом замка было слово “тайна”, но стоило родиться дочери, Акшасс, как пришлось развешивать всюду таблички и указатели, потому как она и к ста годам терялась в родном доме. Что не сделаешь ради своего ребенка?
Но идеальная концепция замка оказалась безнадежно разрушена… И это вдребезги разбивало его черствое вампирье сердце.
— И как она открывается? — попаданец замер перед дверью, уверенный, что тут должен быть скрытый механизм или, на худой конец, ловушка. Не может же существовать просто дверь в лаборатории.
— Это обычная дверь. — нехотя ответил герцог. — Ни о чем не спрашивай, просто иди. — Касар слегка толкнул дверь, и та легко отворилась, в широком темном коридоре загорелось освещение, откуда-то подул мягкий теплый ветерок.
Степан недоверчиво прищурился. Стены, вопреки ожиданию, выкрашены в нежно-желтый цвет, через каждые десять метров стояли детские мягкие диванчики, где-то валялись плюшевые игрушки.
С потолка свисали гирлянды, а пол, выстланный густым ковром, явно был с подогревом. Не известно, где Касар в те темные времена раздобыл и игрушки, и ковер, и гирлянду. Видимо, деньги действительно решают всё.
Не верилось, что герцог, навязывающий всем и вся кровожадность, растил своих детей как тепличные цветы. Коридор выглядел как… нечто, явно указывающее, что родитель страдает синдромом гиперопеки.
Но Касар вовсе не создавал такое впечатление. Скорее уж наоборот.
Хотя, если подумать, это место — единственное, что напоминало детскую.
Неужели Касар так много времени проводил в лабораториях, что дети поселились в коридоре поблизости, чтоб хоть иногда видеть отца? Ужас какой.
Герцог остановился, задумчиво взглянул на рисунок мелом и завороженно провел пальцем по контуру, не касаясь. Как же много времени прошло с того дня.
В эту секунду вампир остро пожалел, что запретил дочери рисовать на стенах. Из всех рисунков сохранился лишь этот.
— Это что, зайчик? — удивленный вопрос графа вырвал Касара из мыслей.
— Нет, тебе показалось. — холодно отозвался Касар, отдернув руку. Он никогда не думал, что вспоминать будет так больно. — Иди быстрей.
Разве мог герцог показать слабость перед тем, кому суждено пережить куда больше невзгод? Это было бы нечестно по отношению к Кифену. Юному графу стоит видеть перед собой стойкий и рассудительный пример, а не… Касара.
* * *
Минут сорок вампиры петляли по подземному этажу с лабораториями — герцог вел их к тем, что расположились в одном крыле с библиотекой.
Граф очень быстро осознал, что сам дорогу не вспомнит. Это адский лабиринт, а не подземный этаж!
Касар молчал, не желая говорить. Через некоторое время он остановился у двери, из-под которой тускло просачивался свет.
Воздух был пыльным и влажным, но воспоминания подкидывали совершенно другую картину: сухо, чисто до блеска, в единственной лаборатории горит свет, Сенкаир снова заснул над книгами, не закончив зелье.
Единственное, что осталось неизменным — это слабый свет из-под двери и тишина. Теперь уже мертвая.
Степан посмотрел несколько минут на застывшего герцога и открыл дверь. Свет резанул по глазам и оба вампира вздрогнули.
— Господин! — радостно завопил Веце, отскакивая от рассерженной Маниэр, — Оу, или господины? — впрочем, какая разница? Главное, что эта истеричная вампирша его теперь точно не придушит. Ну подумаешь, назвал ее мымрой? Так она ж и правда страшная, кто на правду обижается?
— Веце. — обреченно простонал граф, испытывая дичайший стыд за полукровку. Касар ведь не скажет сожрать пацана только ради поддержания авторитета Вальдернеских, да?
Веце был грязным, немного вонючим, и беспричинно радостным. Степану не хотелось думать о том, что же произошло за сутки его отсутствия. Однако в том, что при герцоге слуги себя так никогда не вели, усомниться не было ни единого шанса.
Касар ошарашенно глядел на полукровку и все навязчиво-грустные мысли и воспоминания вмиг выветрились из головы. Как этот мелкий безродный подкидыш посмел вести себя так при своем господине?
Мало того что предстал перед хозяином в столь отвратительном виде, так еще и посмел повысить голос. Дважды!
Высечь, а потом выпороть! Немедля!
Никакой дисциплины!
Маниэр замешкалась, поприветствовала графа и, предположительно, графа, и алчно подумала, что уж один-то ей точно достанется!
И какая разница, откуда взялся второй.
Если Кифена теперь два, то с одним она станет жить долго и счастливо, а другой… пусть и дальше будет графом, как и хотел!
— Эту можешь оставить, а этого выкинь. — распорядился герцог, кивнув сначала на Маниэр, а после на Веце. — Такой дармоед больше проблем принесет, чем пользы. — Касар презрительно взглянул на Веце, раздраженно выдохнув. И как граф терпел такую прислугу?
Отвратительно.
Этот белобрысый сопляк скорее уж мешал иномирцу, чем помогал. И почему только Кифен не избавился от обузы раньше?
— Я бы с радостью, — согласился граф, убийственно глянув на полукровку, — но за него уплачен огромный налог. Денег жалко. — Степан надеялся, что Веце не станет лезть на рожон, но у пацана бурлила кровь и какой-то там взгляд вряд ли бы его остановил.
И за это граф переживал больше всего.
— Вот видишь, толком не послужил, а уже
