В верхах опасения Знаменского целиком и полностью разделили, в связи с чем, по слухам, и собрали небольшое совещание особо доверенных лиц, чтобы решить, как быть. К консенсусу пришли довольно быстро - раз уж получается так, что этого идиота сделать нормальным не получается, то надо хотя бы подсократить его доходы. Это представлялось вполне реальным, поскольку для многих платных обязанностей и соместительств требовалось официальное разрешение дирекции, а его вполне можно было и не давать. Но проблема заключалась в том, что в свое время никто как-то не удосужился заархивировать все выданные Львову разрешения, и где теперь надо было создавать ему трудности, оставалось совершенно неясным. Выяснить источники трудовых доходов Львова поручили все тому же Знаменскому, а по выяснении решено было действовать в зависимости от обстоятельств, хотя общая стратегия вопросов не вызывала.
Далее события развивались стремительно. Знаменский, который, в полное нарушение всяких партийно-финансовых правил, давным-давно перепоручил сбор взносов какой-то из своих многочисленных лаборанток, именно ее и попросил при очередной уплате поинтересоваться у Львова под предлогом каких-то статистических надобностей об источниках его благосостояния, а затем осведомить самого Знаменского о результатах выяснений. Он, правда, не принял во внимание тот факт (а, может быть, он его и не осознавал), что его самого даже собственные сотрудники, включая и лаборанток, терпеть не могут, тогда как Львова, если и не любят, то уж, во всяком случае, уважают. Вот эта самая лаборантка немедленно и проинформировала Львова, что Знаменский, а, стало быть, и институтское начальство проявляют повышенный интерес к львовским доходам. Львов, который отлично знал, как его платежная аккуратность раздражает вышестоящих товарищей, и человеком был, как уже сказано, умным, все понял с полуслова. Почему и попросил лаборантку сказать Знаменскому, что она, дескать, все спросила, как было велено, но в ответ ей было сказано, что насчет уплаты партвзносов со всех доходов в Уставе КПСС сказано однозначно, а вот о том, что платящий должен еще информировать о структуре своих заработков, нет ни слова, так что если кому интересно, то пусть найдет законную основу для выяснения таких деликатных вопросов, тогда можно и поговорить. Но хоть головастый Львов и выкрутился, он прекрасно понимал, что в покое его не оставят, и надо искать какие-то средства для нейтрализации не в меру любознательного секретаря парткома.
Долго их искать не пришлось, поскольку Знаменский подставился сам. После того, как лаборантка передала ему надиктованный Львовым ответ, он, огорченный тем, что его такой простой и, на первый взгляд, надежный план не сработал, решил - хоть это было для него и нехарактерно - пойти напролом. Такая возможность представилась ему очень скоро, буквально на следующий день после выдачи ближайшей зарплаты, когда в кабинет парткома, куда на три следующие за получкой дня, предназначавшиеся для сбора взносов, переселялась с ведомостью и печатью "Уплачено" та самая лаборантка, потянулся со своими кровными народ, и даже образовалась некоторая очередь, в которой одновременно оказались и Львов - он был к столу с ведомостью поближе, и Знаменский, который стоял человека на четыре подальше. Когда подошла очередь Львова, чья профессорско-завлабовская зарплата составляла твердые пятьсот, он, протягивая сборщице деньги, своим хорошо поставленным лекторским голосом громко проговорил:
- Так, Ниночка, запишите, пожалуйста в свой квиток, что мой доход за истекший месяц составил девятьсот пятьдесят рублей, в связи с чем я уплачиваю положенные три процента в виде двадцати восьми с полтиной. Сдачи готовить не надо, поскольку мелочь прикладываю.
В этот момент и возник Знаменский, который, вроде бы даже ни к кому не обращаясь и закатив круглые голубые глазки к потолку, своим паскудным голоском проверещал примерно следующее:
- Вот ведь как интересно получается, везет же некоторым людям - приносят взносы с тысячных доходов куда выше своей зарплаты и, вроде бы, так и надо. Как только они устраиваются?
Переговарившаяся вполголоса очередь, слова Знаменского услышала и, поняв что относятся они к кому-то из здесь присутствующих - о ситуации, возникшей вокруг Львова, было известно далеко не всем - притихла, ожидая дальнейшего развития событий. Естественно, смысл реплики Знаменского понял и Львов, которые неторопливо повернулся к говорившему, внимательно посмотрел на него подчеркнуто высокомерным и даже отчасти брезгливым взглядом и с оскорбительной вежливостью заговорил:
- Как я понимаю, Борис Глебович, ваша реплика направлена в мой адрес, поскольку больше ни за кем из платящих я тысячных доходов не замечаю, как, впрочем, и заметного превышения доходов над институтским окладом жалованья. Отчасти я ваше любопытство могу удовлетворить. Но только отчасти. Во-первых, все мои доходы совершенно легальны и способы их получения не входят ни в какое противоречие с выполнением моих профессиональных обязанностей здесь в институте. Да и было бы странно, если бы у ученого моего уровня дополнительных доходов не было. Знания, видите ли, штука довольно ценная. А во-вторых, как вам должно быть хорошо известно, устав партии, членами который мы с вами оба являемся, требует ежемесячной уплаты членских взносов не только с зарплаты, но со всей суммы доходов, включая, скажем, выигрыш на бегах или неожиданное наследство. Вот я в соответствии с уставом, который, как и вы, обязался выполнять, именно так и поступаю. Что же касается детальной структуры и точных источников моих доходов, которые, как я понимаю, вызывают ваше бдительное любопытство, то не думаю, что я должен вам в этом отчитываться, хотя, если понадобится, то я безусловно такой отчет могу предоставить с легкостью. Но поскольку я хотя бы отчасти удовлетворил ваше любопытство, то, может быть, вы не сочтете за труд несколько удовлетворить и мое?
С этими словами Львов довольно бесцеремонно вынул из-под руки лаборантки всю пачку ведомостей за последние полгода-год, быстро пролистал их, и, закончив ознакомление с бумагами и вернув их на место, продолжил в установившейся в комнате абсолютной тишине:
- А вопрос у меня вот какой. Вот сейчас я просмотрел все ведомости за последний примерно год и обнаружил, что вы из раза в раз платите взносы точно с той зарплаты, которая вам в институте начисляется как профессору и заведующему лабораторией, то есть с пятисот рублей в месяц. Как же так? Ведь такого крупного ученого, каким вы, по крайней мере, по вашим словам, являетесь, неизбежно должны приглашать оппонировать кандидатские и докторские диссертации, что-то там писать, переводить или редактировать, и подобные обязанности составляют необходимую часть научной активности любого сколь-нибудъ заметного ученого. А за все это положены хоть и незначительные, но гонорары, которые естественным образом ваш месячный доход должны увеличивать. Не думаю, что вы все подобные выплаты переводите, скажем, в фонд Мира, поскольку о таком факте вы постарались бы сообщить всем и каждому, да и проверить это нетрудно. И тогда, Борис Глебович, одно из двух - или, если вас и впрямь ни в какие оппоненты не зовут и никаких обзоров, брошюр и рецензий писать не предлагают, то значит ваш профессиональный уровень научная общественность оценивает настолько низко, что мне вообще непонятно, чем вы тут, собственно, занимаетесь. Или же, если дело обстоит совершенно не так, и вы, голубчик, буквально нарасхват в качестве оппонента и автора, то значит вы просто утаиваете от взносов некоторую и, может быть даже, заметную часть своего дохода, то есть являетесь просто нечестным человеком и злостным нарушителем партийной дисциплины. Что вам самому кажется более соответствующим действительности - бездарь или жулик?
