Алексей Калугин - Время - Назад! (сборник)

Четыре часа одиннадцать минут. Я провел рукой по затвору винтовки и погладил указательным пальцем спусковой крючок. Затем поправил на груди ремень закрепленной на спине ручной ракетной установки. Четыре часа двенадцать минут.

– Вперед, — тихо и удивительно спокойно прозвучал в клипсе голос ротного.

– Вперед, — одними губами повторил следом за ним Стерцов.

– Вперед, так вперед, — усмехнулся Монтекка. — Хотя лично я…

Не закончив, по обыкновению, фразу, он первым полез из окопа. Пока мы короткими перебежками добирались до подножия высоты, я думал только об отсветах сигнальных ракет на наших маскировочных халатах. Быть может, командованию было известно о траггах больше, чем нам, простым рядовым этой бессмысленной войны, но меня не оставляла мысль о том, что трагги могут обнаружить наше передвижение, использовав вместо инфракрасного сканирования обычный визуальный контроль за местностью. Высота 3-Х-3 представляла собой высокий холм из марсианского песчаника с пологим склоном. Попытки взять высоту предпринимались и прежде, до того, как нашу роту перевели на новые позиции, — склон был изрыт глубокими воронками, оставленными реактивными снарядами ближнего радиуса действия. Когда прозвучал приказ остановиться, я скатился в одну из таких воронок. Рядом со мной съехал вниз сержант Диманский. А следом за ним, прямо мне на голову свалился все тот же Монтекка.

– Извини, Ник, — улыбнулся Монтекка, хлопнув меня по плечу. — В темноте чуть было не принял тебя за трагга.

Это была еще одна из дурацких шуточек капрала Монтекки. На внутренней поверхности лицевого щитка у каждого из нас имелся небольшой экранчик встроенного инфравизора. С его помощью трагга можно было четко отличить от землянина, потому что на его скафандре имелось пять точек, неизменно фиксируемых инфравизором. Впрочем, известно нам это было только по учебным видеофильмам, в которых трагги воспроизведены с помощью компьютерной графики. Что собой представляет трагг в реальности, не знает никто…

То есть я хотел сказать, что лично я не встречал человека, который видел трагга, живого или мертвого, на расстоянии ближе пяти-шести километров от себя.

– Оружие к бою! — прозвучал приказ ротного.

– Ну, трагги, держитесь! — Монтекка театральным движением передернул затвор винтовки. — Монтекка идет!

Я снял винтовку с предохранителя и ослабил зажим на ремне ракетной установки, чтобы в любой момент можно было легко сбросить ее со спины. Последнего инструктажа перед боем не было. О чем было говорить, если никто не знал, что ожидает нас на вершине холма? Задача, стоявшая перед нами, и без того была яснее ясного: уничтожить противника, занять его позицию и удерживать ее до подхода подкрепления. Короткая команда:

– Вперед! — и мы полезли вверх по склону. Молча. Стиснув зубы. Держа пальцы на спусковых крючках винтовок и готовые стрелять, как только в поле зрения появится враг…

Дальнейшее я помню не очень ясно. Отдельные события мешаются, наплывают друг на друга… Как я ни стараюсь, мне не удается точно восстановить, в какой последовательности они происходили. Сейчас, когда я все это вспоминаю, мне почему-то кажется, что траггам заранее было известно о нашем приближении. Но они ждали до последнего… Нет, не для того, чтобы подпустить нас ближе и расстрелять в упор, — они давали нам возможность одуматься и уйти. Почему я так думаю?.. Не знаю…

Вернее, не могу этого объяснить. Чтобы понять, откуда берутся подобные мысли, нужно самому испытать то странное ощущение, которое возникает где-то в районе солнечного сплетения в тот момент, когда ты сидишь на дне глубокой воронки из плотного марсианского песчаника, а темнота, окружающая тебя со всех сторон, настолько плотная, что, кажется, ты один в целом мире. И в то же время ты отчетливо понимаешь, что всего лишь один неуловимо короткий миг отделяет тебя от шквала огня, когда каждая пуля, каждый снаряд, выпущенный врагом, будет нацелен именно в тебя. Чему у меня точно нет объяснения, так это тому тупому упорству, с которым мы лезли на занятую траггами высоту, надеясь непонятно на что — каждому в роте с самого начала было ясно, что штурмом высоту не взять. Мы добрались, наверное, до середины склона, когда небо вспыхнуло ослепительными огнями запущенных траггами осветительных ракет. На ровном, пологом склоне холма мы были как на ладони. Трагги били по нам почти в упор, загоняя в воронки от взрывов, где потом добивали прицельными ударами самонаводящихся мини-ракет. Казалось, врата ада разверзлись пред нами. Я видел, как очередь из крупнокалиберного пулемета разорвала серебристую ткань маскхалата на груди Монтекки и разворотила его бронекирасу. Монтекка согнулся пополам, уперся стволом винтовки в песок и нажал на спусковой крючок. Отдачей его отбросило назад. Он упал на спину и так и остался лежать. Сержанту Диманскому самонаводящийся снаряд угодил в правое плечо, оторвав руку вместе с зажатой в ней винтовкой. Диманский лежал на песке и что-то бессвязно орал, истекая кровью. В тот момент я был счастлив, что дымчатое затемнение лицевого щитка на шлеме не позволяло мне увидеть его лицо.

– Отходить!.. Немедленно всем отходить назад!.. — надрывно орал в самое ухо голос ротного.

Но какое там! Трагги отрезали нам путь к отступлению стеной минометного огня. Я стоял на месте, держа винтовку в отведенной в сторону руке. Продолжать двигаться вперед было так же бессмысленно, как и отступать. И впереди, и сзади была смерть. Я находился в самом центре огненного водоворота, в котором умирали мои товарищи. Я стоял и ждал, когда же настанет мой черед. Мною овладело состояние, похожее на ступор. Не знаю, чем это объяснить, но ни одна пуля даже не оцарапала мою бронекирасу.

– Отход!.. — Голос ротного в наушнике оборвался. Вместо него я услышал странный булькающий звук, возникающий, когда через узкое отверстие продавливают очень густую жидкость. Я глянул по сторонам и не увидел ни одного живого человека. Только трупы в серебристых маскхалатах, блестящих и переливающихся всеми оттенками горящих в небе цветов, разбросанные повсюду, точно сломанные ветки деревьев после ураганного ветра. И еще я увидел выступающий из песка скальный обломок, невесть откуда взявшийся здесь. Это было единственное укрытие, и, мгновенно придя в себя, я кинулся к нему. Это было похоже на чудо, но у самого основания камня имелась небольшая, полузасыпанная песком ниша — только-только одному втиснуться. Расстегнув ремень на груди, я скинул со спины уже никому не нужную ракетную установку, бросил винтовку и, упав на колени, принялся обеими руками выгребать из каменной ниши песок. Как только освободилось пространство, достаточное для того, чтобы в него мог влезть человек, я лег на песок и боком протиснулся в нишу. Я знал: командованию известно, что я еще жив, — имплантированный биодатчик на левом плече продолжал посылать сигналы на контрольное табло командного пункта. Но глупо было думать, что ради спасения одного человека в бой бросят еще одну роту. Я надеялся лишь на то, что обстрел вскоре прекратится, я просижу в укрытии день, а когда вновь наступит ночь, ползком доберусь до своих окопов. Я лежал на спине, видя перед собой только трещины в камне, и старался не думать об усеянном трупами склоне холма. Поймите меня правильно — я не испытываю суеверного страха перед мертвецами. Но те, что лежали сейчас на сухом красноватом марсианском песке, впитывающем кровь, точно губка, были не просто мертвыми телами, а моими товарищами, которые всего несколько минут назад были живы…