— Моя спальня.
— Ага! — произнесла она, будто сейчас все встало на свои места. Многозначительная тишина тянулась долго, и, наконец, Некрос, в душе обозвав себя слизняком, произнес:
— Я велел принести несколько платьев. Вот... — он указал на стул у кровати. — Какое-нибудь подойдет тебе.
Девушка рассмотрела платья, перевела взгляд на странное существо, спавшее под стулом.
— Я ведь все еще в Остроге?
— Конечно.
— В таком случае, чьи это платья?
Когда Некрос отводил взгляд, свет мерк, в помещении становилось темнее, а когда смотрел на нее, сияние вновь медленно разгоралось, мягко высвечивая предметы. Хотя чар подозревал, что на самом деле никакого сияния нет.
— Неожиданный вопрос, — признал он. — Думаю, остались от кого-то из заключенных. Тех, кто... — Чермор замолчал, опасаясь, как бы она вновь не спряталась под одеяло. При всей женственности, с которой она это проделывала, в подобном поведении было что-то очень детское.
— От несчастных женщин, которых замучили до смерти в Остроге-На-Костях?
Некрос выпрямился, ощутив укол злости. Почему он смущается? Какая-то девка от силы семнадцати лет! Можно для начала слегка придушить ее, а потом... Но когда он в упор посмотрел на нее, опять стало светлее, и руки, уже поднявшиеся, чтобы сжать ее шею, сами собой опустились.
— Нет, преступниц, которых здесь казнили, — произнес аркмастер.
Опять молчание — она обдумывала ответ — и затем:
— Что ж, пусть будет так. В конце концов, какая разница, кто носил одежду раньше, если ее отстирали. Ведь они постираны?
Некрос неуверенно потрогал подол одного из платьев.
— Вроде бы да...
— Вроде бы?
Разговор шел совсем не так, как он предполагал. В конце концов, он — аркмастер цеха мертвой магии, совладелец огромной тюрьмы, один из десятка влиятельнейших людей Города-На-Горе. Надо напомнить ей, как на самом деле обстоят дела.
— Ты все еще в Остроге, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал сухо и ровно. — И все еще преступница. Обычно к нам попадают те, кто уже прошел через суд. При суде есть своя тюрьма, там они сидят до вынесения приговора. Но иногда тюрьма переполнена, либо дело слишком важное, преступник слишком опасен, у него слишком могущественные друзья. Городская тюрьма охраняется не так хорошо, из Острога же сбежать невозможно. Теперь отвечай на мои вопросы. Твое имя?
— Ridji'Ana.
— Что?
Она опять заставила его растеряться. Слова были произнесены на незнакомом наречии, чар никогда не слышал ничего подобного.
— Ридшиана?
— Нет-нет! — впервые с начала разговора она чуть улыбнулась. В спальне — или, быть может, в глазах Некроса Чермора — стало светлее, и он отвел взгляд, потому что свет этот мешал мыслить связно.
— Два слова. Ridji...
— Риджи?
— Да, и еще Ana.
— Ана?
— Разве ты не слышишь, как я говорю?
В ее произношении между двумя «а» звучало не совсем «н», тут было что-то другое, более мягкое и протяжное. Некрос не смог бы повторить в точности.
— Хорошо, пусть будет Риджи. Откуда ты?
— Вообще-то из Форы.
— Никогда не слышал про такой род — Ана. Или вы бедняки?
— Нет, хотя не очень-то и богатые. В детстве меня отправили на юг, к тетке, там я воспитывалась. А неравно вернулась.
— И убила человека?
— Убила чара.
— Почему?
Она легла, укрывшись одеялом до подбородка.
— Ты хочешь, чтобы я все рассказала?
— Хочу? Я требую, чтобы ты рассказала все. Не расскажешь — тебя вернут в темницу и станут пытать. Наш кузнец, мастер Бонзо, — мастак создавать всякие пыточные инструменты. Ты удивишься, насколько сговорчивее делает человека медленное сгибание указательного пальца под противоестественным углом ли постепенное сжатие локтевого сустава при помощи соответствующих тисков. Я неоднократно наблюдал за этим. Крови обычно немного, но боль очень велика. Я видел ее в глазах преступников, в их разинутых ртах, слышал в их криках. Пока ни один — ни один! — человек не смог противостоять нашим пыткам. А потому, сдается мне, для тебя же будет лучше начать рассказывать прямо сейчас и не умолкать, пока я не прикажу тебе закрыть рот.
Риджи вопросительно смотрела на него.
Некрос так и не произнес ничего этого вслух, лишь мысленно.
— Да, — сказал он, наконец. — Расскажи все... пожалуйста.
Она вздохнула. Из-под одеяла показалось тонкое запястье, пальцы отвели со лба темный локон.
— Ну хорошо. Тогда слушай, это не так уж и длинно. Моя мать умерла, родив меня, отец служил у теплого чара, аркмастера Сола Атлеко. Наверное, ты слышал о нем? Мы состоим с ним в родстве, хотя и очень дальнем. Не помню точно, как называлась должность моего отца. Она не так уж высока. Постарев, он ушел на покой. Под городом нам принадлежит земля, там стоит поселение, жители которого платят за то, что живут на этой земле и возделывают поля. Меня отправили на юг, к дальней родственнице, которую я называла тетей, хотя она не была сестрой моего отца или матери. У нее я провела десять лет. Недавно отец прислал слуг с фургоном и приказом возвращаться. Он точно не объяснил причину, но из письма я поняла, что меня собираются выдать замуж за какого-то важного мастера в Форе.
По дороге мы остановились на ночлег в нашем селении. Но на него напал человек, вышедший из леса. У него были длинные черные косы с лентами, волосы блестели от жира. Охранявших меня слуг он убил, тех крестьян, что пытались обороняться, — тоже. Наверное, ты знаешь, что в каждом селении живет чар, присланный из Форы. Он защищает жителей, лечит, иногда обучает детей. В нашем селении жил чар теплого цеха. Он сражался с незнакомцем и был побежден. Я бежала — посреди ночи, пешком, в том самом платье, которое ты видел на мне. Я слышала, как напавший на селение человек несколько раз повторял два слова — «Гело Бесон», и это звучало не как имя его врага, но как имя того, кому он повиновался.
К полудню я добралась до Форы, с трудом отыскала родной дом... и поняла, что теперь он принадлежит Универсалу. Я не могла войти: меня не впустили, а когда стала объяснять, кто я такая — попытались схватить. Неподалеку расположено небольшое кладбище, где похоронены мои предки. Убежав от людей, которые охраняли наш дом, я пошла туда. У ограды сидела старушка, в которой я признала одну из наших служанок. Она рыдала — и рыдания стали еще громче, когда она узнала меня. Служанка сказала, что вся семья, отец и тетушки, — все убиты этой ночью клириками из пирамиды. Я спросила, похоронены ли они уже, но служанка ответила, что тел здесь нет. Они исчезли, быть может, их скормили свиньям, быть может, забрали в подвалы Универсала для ритуалов, о которых страшно и думать. Обхватив меня за шею, она рыдала все громче, содрогалась всем телом и давилась, задыхалась рыданиями. Казалось, какая-то страшная картина, которую она не может описать мне, все еще стоит перед ее глазами. Наконец, вскрикнув, старуха упала бездыханная.
