«Отрицание, гнев, споры с собой, депрессия, принятие». Дом мог повторить это, как молитву. Женщина-психотерапевт, которая помогала Марии прийти в себя после смерти детей, перечислила эти стадии Дому как расписание движения транспорта. По пути к вокзалу под названием «Возвращение к нормальной жизни» нужно было остановиться на каждой станции. Но она забыла упомянуть о том, что он может испытывать все это одновременно или в другом порядке или что он никогда не вернется к прежнему состоянию.
— Дом, ты только намекни, и я сам им обо всем расскажу. Тебе не нужно говорить ни о чем. — Маркус остановился, вглядываясь куда-то в даль. Снегопад стихал; облака начинали расходиться. — Они поймут.
— Как они могут понять, если я сам этого не понимаю?
— Всем нам приходилось терять родных. Никто тебя не осуждает.
— Я должен был спасти ее.
Маркус в ответ лишь покачал головой. Они отошли на пару километров от южной границы лагеря и находились по колено в снегу, испещренном следами животных. До сегодняшнего дня Дом был уверен, что он поступит, как Тай, и скорее вышибет себе мозги, чем будет жить с ужасом, навеки поселившимся в его сознании, но все оказалось иначе. Он мог бы уже десяток раз покончить с собой, но не сделал этого.
На самом деле он горевал о Марии с того дня, как она по-настоящему начала умирать, — после гибели Бенедикто и Сильвии. Но сейчас его душа была погружена не в приятную, чистую, благородную печаль. В ней было полно всякого мусора и обломков, как на снегу вокруг лагеря. Она, душа, была не такой белой, какой казалась на первый взгляд, — подобно здешнему снегу.
— Ты спас ее, — наконец ответил Маркус. — Вспомни Тая, того крепкого парня, которого мы все знали, и он хотел умереть. И это всего лишь после нескольких часов в плену у червяков, а не недель и не лет. Если бы со мной случилось нечто подобное, я умолял бы тебя прикончить меня на месте, и будь уверен, я оказал бы тебе такую же услугу.
Дом не разделял уверенности Маркуса — ведь он не смог убить Карлоса, хотя тот просил о смерти. Маркус все-таки попытался его спасти. Но сейчас это было не важно.
— Лучше нам сообщить о себе в Центр, — произнес Дом.
— Точно.
— Ты не говорил с Аней?
— Нет.
— Ты же думал, что она погибла. Только не ври, что она тебе безразлична.
Маркус издал свое обычное неразборчивое ворчание:
— Угу.
Они повернули назад, к лагерю, описывая широкую дугу. Дом попытался представить себе, что бы он чувствовал, если бы умерла Аня, а на том вертолете в лагерь прилетела Мария. Он был уверен, что бросился бы к жене и никогда больше не отпускал ее от себя. Но Маркус вырос в большом холодном доме, полном тишины, где все прятали свои эмоции глубоко-глубоко, поэтому он, наверное, просто не знал, с чего начать.
Быстро холодало. Снег превратился в твердый, как камень, наст, и звук шагов немного изменился. Дом напряженно прислушивался.
— Дерьмо. — Маркус поднял руку, останавливая его. Они по привычке шли по следам друг друга. — Ты это слышал?
Дому пришлось задержать дыхание, и тогда он тоже услышал. Непонятный звук доносился издалека; казалось, к югу от них кто-то или что-то ломилось через лес, — трещали ветки. Это могло быть какое-то животное. На снегу было достаточно отпечатков лап и копыт, их явно хватило бы не на один зоопарк. Но некоторые звуки намертво впечатываются в память. Дому на мгновение захотелось, чтобы его переутомленный мозг, привыкший втискивать любое событие в знакомые рамки, ошибся.
— Корпсер? — спросил Дом.
Что-то с треском неслось навстречу солдатам на огромной скорости. Корпсеры были слишком велики, чтобы нападать исподтишка. У них было слишком много лап — превосходное орудие для раскапывания туннелей червей и охоты за трутнями, — но для неожиданной атаки на открытой местности они не годились.
— Надеюсь, его мамочка знает, что он сегодня поздно вернется домой. — Маркус нажал на наушник. — Феникс вызывает Центр, вижу противника, два километра к юго-западу от лагеря, — возможно, корпсер. Вступаю в бой.
— Вас понял, Феникс, — ответил Матьесон. — Вы сейчас не на дежурстве. Вы один?
— Со мной Сантьяго. Можете считать это добровольным выходом. Мы любим свою работу.
— Я запрашиваю огневую поддержку и вертолет, чтобы посветить на этих червей. Дайте другим тоже поразвлечься, Феникс.
Отбившиеся от стаи враги должны были неизбежно встретиться. И сейчас Дом даже обрадовался их приближению. У него было незаконченное дело, и потопление врагов не помогло завершить его. Да, это был корпсер. Солдаты разглядели в темноте покачивавшиеся огни — тварь ломилась через лес.
— Ну что, будем ждать здесь или пойдем с ним разберемся?
Маркус зашагал вперед.
— Хорошие манеры — краеугольный камень цивилизации. Пойдем встретим гада.
Это было именно то, что нужно. Где-то в мозгу у Дома словно щелкнул переключатель, и его захлестнула жажда уничтожения и мести; только так можно было избавиться от нараставшего напряжения. Он опередил Маркуса на несколько шагов, когда над головой раздалось жужжание вертолета. «Ворон» пролетел совсем низко над ними, и поле, словно лунный свет, озарило голубоватое сияние прожекторов. Дом заметил позади корпсера какое-то движение. Вот дерьмо, перед ними была смешанная компания Саранчи — дюжина трутней, пара бумеров и бладмаунт.
Маркус вздохнул:
— Вот черт!..
— Думаешь, это разведчики?
— Я думаю, это стайка беглецов, которые делают то же, что и мы, — пытаются спастись от воды. В горах, в старых норах, им удалось пересидеть потоп.
Ну что ж, дружеского расставания у них не получится, это было ясно. Дом уже слышал позади рев «Броненосцев». Он бросился следом за Маркусом в ближайшее укрытие, прицелился и стал ждать. На открытой местности смешанная стая выглядела скорее гротескно, но если они ворвутся в лагерь, то одно лишь паническое бегство может унести множество жизней.
Возможно, червяки понятия не имели о том, что направляются к лагерю людей. Выглядели они совершенно растерянными. У бладмаунта явно поехала крыша, он мотал головой из стороны в сторону, хотя это грозило гибелью цеплявшемуся за него седоку. Лишившись всадника, тварь должна была бы вернуться к своим слепым инстинктам и учуять находившихся поблизости людей.
Возможно, червяки рассеются, если поймут, что противник значительно превосходит их по численности.
«Нет. Давайте сюда. Идите ко мне. Идите и сдохните».
Для Дома даже одного оставшегося в живых червяка было слишком много. Прескотт был прав: это война на уничтожение. И ее начала Саранча. Но теперь люди должны были положить ей конец, и отдельные стайки врагов были не просто угрозой безопасности; пока они живы, существует возможность размножения монстров. Все они должны умереть.
