Но мозги у меня уже совсем не работают, и мне почему-то кажется, что то, что она там орет, и не дает этой черноте с нами окончательно разделаться. И тогда я начинаю повторять эти слова за ней следом. Понимаю же, что крындец нам полный и Тверь свою я, может быть, никогда уже больше не увижу. Но повторяю. Старательно выговариваю незнакомые слова, душу в них вкладываю зачем-то, типа того.
И кажется мне, что чернота эта вдруг слабеть начала, какая-то она уже типа не совсем черная делается. Да и давление ослабло, если поднапрячься, можно уже руками пошевелить слегка. Хотя и незачем. И вдруг!..
Прямо перед глазами у меня что-то полыхнуло так, словно выстрелил кто. И вижу я... ее! Ту самую женщину!
Красное платье трепещет, словно на ветру, хотя ветра никакого, сами понимаете, нету и в помине. Волосы — зеленее зеленого — вокруг головы, словно вихрь. Руки в стороны развела, лицо — бледное совсем, почти белое — вверх запрокинуто, глаза закрыты, губы шевелятся... в такт моим. Точно она, как и я сам, повторяет всю ту дребедень, что там Катька кричит.
Почувствовал тут я что-то. Не могу сказать — что, но почувствовал. Словно сила какая в меня вселилась. И уже сам я знаю, какие слова произносить нужно. И уже, кажется, Катя за мной повторяет, а не я за ней. И голос ее почему-то кажется мне каким-то ободряющим, что ли? Будто обрадовалась она, что не одной ей тут разбираться со всем этим дерьмом. Хотя наверняка ведь показалось мне это. Не знаю, не успел я разобраться. Потому что меня неожиданно о землю шмякнуло, как будто кто из-под задницы скамейку выбил. И я шлепнулся.
В башке гудит, перед глазами туман, а она — опять исчезла, как тогда... как всегда. Блин! Я же даже имени ее не знаю! И стало мне вдруг обидно. Но обидно мне недолго было, потому как на меня сверху хлынуло. Как будто какая-то сука ведро воды надо мной опрокинула. Холодной.
Я ругаюсь и все такое. На ноги вскакиваю, протираю глаза...
...и вижу прямо перед своим носом ствол автомата...
— Кто это был?..
— Где? Чего? Да убери ты ствол-то, дура! — Мошков неуклюже отмахивался от автомата, которым Эллина едва ли не тыкала ему в лицо.
— Отвечай! — продребезжала она. — Что это за баба была?
— Сама ты баба! — немедленно окрысился Мошков. — Дура ты! И сука! Ясно?
— Пристрелю, тварь! — Эллина передернула затвор, и в воздухе мелькнул отброшенный нестреляный патрон.
Мошков машинально отметил это, — значит, автомат у Эллины уже был заряжен. И это слегка отрезвило его. Он поглядел на Эллину, на Колобка с Катей — со всех них, как и с Мошкова, потоками лилась на землю вода. Все трое дрожали от холода. В глазах Эллины сверкали молнии. Мошков и сам не понимал, чем вызван ее гнев. Колобок вообще ни на кого не смотрел, не до того ему было. Слишком уж он перенервничал. Он и сам не мог понять, от чего он больше дрожит — от холода или от перенесенных переживаний. Катя же разглядывала Мошкова с любопытством, словно перед ней сидел неизвестный, но заведомо безопасный зверек. И видно было, что Катя, как и все остальные, ждала ответа. Которого Мошков дать просто не мог.
Тогда Мошков завертел головой, нашел глазами Максима Игнатьева и повернулся к нему.
— Говори! — потребовал он.
— Чего? — не понял Максим.
— Почему промолчал? Видел же эту дрянь в окне! Почему не сказал?
— Пошел ты! — рявкнул Максим. — Придурок! Чего ты ко мне цепляешься все время?
— Убью! — Мошков кинулся к Максу, но после первого же шага полетел на землю, сбитый с ног ударом Эллины.
— Встать! — заорала она, пиная Мошкова ногой в бок. — Встать, ублюдок!
— Да пошла ты! — орал в ответ Мошков, пытаясь подняться, — ноги дрожали, и он никак не мог встать.
Максим просто стоял над Мошковым, с интересом наблюдая, как тот ворочается на земле. Точно так же — спокойно и с интересом — смотрела на Мошкова и Катя. И во взгляде ее было что-то неестественное, какое-то необъяснимое веселье. Словно только что произошло что-то забавное, над чем после можно будет вдоволь посмеяться у костра.
— Макс! — хрипло каркнула Эллина. — Ты видел?
Игнатьев пожал плечами.
— Видел бы — предупредил, — совершенно спокойно ответил он.
— Видел ты, видел, Макс. — Мошков все-таки встал на ноги и теперь злобно смотрел на Макса.
— Если бы я хоть что-то заподозрил, — ответил Макс, — я бы сказал. Что же я, враг себе, что ли? Эта дрянь могла и на меня броситься.
— Могла, — неожиданно спокойно заявил Мошков. — Но не бросилась. На них бросилась, а не на тебя.
— И что? — с неподдельным интересом спросил Макс.
— И то!.. — ответил Мошков.
Все замолчали, переводя недоуменные взгляды с Игнатьева на Мошкова. Минуты две царила тишина. Потом Юрий робко кашлянул. Эллина от этого звука вздрогнула и встрепенулась.
— Прыжок! Пойдешь со мной, — приказала она. — Первым. Вторыми — Малахов с Катей. Потом — Игнатьев с Дарьей. Последним — Коновалов. Вперед!..
* * *
До конца дня не переставая моросил дождь. Серая, мрачная и почти пустая Москва в такую погоду становилась еще более серой и выглядела бедной сироткой. Постепенно начали сгущаться сумерки. Черно-синяя бездонная масса долго висела над городом, не решаясь опуститься. Она то робко обволакивала пустые головы полуразрушенных многоэтажек, то вновь сползала и отплывала подальше, в страхе, что ее заметят.
Эллина продолжала идти не останавливаясь. Шла она, а значит, и команда. У всех на лицах читалась безумная усталость, но командир не думал о привале, а следовательно, об отдыхе надо было забыть и остальным. Оставалось ждать, когда Эллина устанет.
Ближе к ночи дождь усилился. Крупные холодные капли били усталых путников по лицу, но они продолжали идти. Воздух намертво застыл ледяной массой, призрачная водная пелена повисла между небом и землей, словно не желая пропускать людей вперед. Серые бездушные глыбы, бывшие некогда жилыми зданиями, словно бездомные псы, беспомощно съежившись от холода, озирались по сторонам в поисках несуществующего укрытия. Темно-серое небо стало почти черным, и лишь молнии изредка освещали мрачный небосклон, пламенеющий на горизонте непонятными, пугающими багровыми сполохами. Эллина наконец остановилась.
— Привал, — продребезжала она. — Ищем место для ночлега...
— Тут местечко одно неподалеку... — вставил Макс.
— Ты хорошо знаешь эту местность?..
Случись этот диалог раньше, все бы наверняка заподозрили неладное. Однако сейчас команда настолько устала, что слова Игнатьева (как, впрочем, и слова Эллины) все пропустили мимо ушей. Против ночлега в предложенном Игнатьевым месте никто не протестовал. Тем более что полуразрушенное здание в темноте чем-то отдаленно напоминало хибарку Данихнова.
