То тут то там валялось какие-то деревяшки, размочаленные взрывами до потери своего внешнего вида. Возможно, когда-то они были ящиками и верно служили пограничникам в качестве тары для оружия, или это остатки выбитых дверей и рам. Дальше, ближе к внешним стенам, выходящим на западное направление, ветер шевелил кучи грязно-серой ткани, густо наваленной на земле. Почему-то именно на них и зацепился взгляд старшинаа, с ужасом гулявшего по плацу. «Прачечную что-ли взорвали? — проскользнула мимо всего этого хаоса мысль. — На белье больно похоже…».
Вдруг прямо у этих самых куч появилась темная фигура. Через секунду рядом с ней возникла еще одна, потом еще одна. Серо-мышинный цвет угадывался издалека.
— Немцы, — прошептал солдат, опуская голову ниже. — Сволочи проклятые …
Крайний из них, выглядевший просто до неприличия пухлым, взмахнул руками. Колокольцев до боли прищурил глаза, пытаясь рассмотреть все подробности. Прямо из рук толстяка вырвалась ярко-алая струя пламени и понеслась в сторону земли. Сразу же за этим раздался довольный гогот солдат.
Ткань разгоралась как-то нехотя, словно ей не хотелось. Там что-то потрескивало, шипело и, наконец, заполыхало. Вдруг огнеметчик, только что с таким упоением поливавший огнем землю, отпрыгнул назад.
— А-а-а-а-а-а! — сквозь треск пламени, зазвенел вопль. — А-а-а-а-а-а!
Пламя усилилось и, крик, наконец-то, затих, старшина с некоторым недоумением продолжал всматриваться в их сторону, надеясь, что все проясниться. «Это же наши! — ужасная мысль словно молния ворвалась в сознание. — Серая ткань — это же кальсоны… Они сжигали людей». Его взгляд одурело метался по плацу, ненадолго задерживаясь на точно таких-же кучах чего-то очень похожего на ткань.
— Они сжигали живых людей, — непослушные, искусанные до мяса, губы, шептали эти слова как заклинание. — Они сжигали живых людей.
Вслед за губами свей жизнью зажили и руки солдата. Это был туман, старшина все прекрасно видел и понимал, но почти не ощущал своего тела. Его лопатообразные ладони несколько раз бережно провели по деревянному приклады, счищая с него кирпичную пыль. Потом с нежностью зарядили ее.
—.. Сжигали живых людей, — губы уже не шевелились, шепот продолжал раздаваться лишь в его голове. — Но они же люди! Как же можно сжигать живых?
Тело устроилось по удобнее, голова склонилась вниз. Бух! Бух! Бух! Одни за другим гулко раздались три выстрела! Несмотря на все пережитое, старшина Колокольцев, по-прежнему, оставался одним из лучших стрелков Брестской крепости. Немцы, словно кегли, неторопливо попадали в землю.
…Земля плакала вместе с человеком. Маленькие тяжелые капли падали с неба и больно жалили ее, проделывая в плоти огромные раны. Серые куски земли вместе с красноватой каменной крошкой со свистом хлестали по стенам крепости. Чудом сохранившиеся после прошлого обстрела деревья, наконец-то, получили полной мерой. Тоненькие березки, крона которых едва бы укрыла человека от палящего солнца, рвало осколками снарядов. Они неутомимо вгрызались в светлые тельца, отрывая большие куски.
Гулкие удары продолжали молотить не переставая, хотя уже давно разметало на части тело старшину Колокольцева и полностью завалило тот проход, из которого он вылез. Чумазые от пыли и копоти расчеты, блестя на солнце своими зубами, бегали как заводные от ящиков к орудиям и обратно. Рука офицера вновь и вновь опускалась, заставляя говорить очередное орудие.
Солнце медленно, словно нехотя, поднималось над лесом. Было еще прохладно.
— Хорошо, человек, — глухо прошипел голос. — Я понял тебя. Мы будем вместе воевать…
Так и не ложившийся спать, старшина с противоречивым чувством оглядел стоявших перед ним солдат. С одной стороны, он видел серые лица с впавшими щеками, рваное обмундирование, худую обувку, а с другой — рыкающие бешенством глаза, стиснутые побелевшими пальцами приклады винтовок и автоматов.
— Ну, что, товарищи пограничники, — негромким голосом начал он, придерживаясь рукой за лесину. — Где бы мы с вами не находились, как бы мы не выглядели и какое оружие бы не держали в руках, мы по-прежнему, остаемся солдатами Красной Армии… Нас мало, почти нет винтовок и боеприпасов, но мы еще живы!
Он говорил о том, что они слабы и почти нет шансов на победу, но в их глаза не было страха. Это были бездонные колодца, наполненные лишь одной яростью.
— Пришел день нашего гнева, — продолжал говорить старшина, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарычать. — Мы до сыта напьемся их крови…
Едва затихла напутственная речь, как горстка солдат, набросив котомки за плечи, повернула в сторону крепости.
…В это время крепость еще жила. Глубокие казематы, образованные мощными полувековыми стенами, надежно скрывали несколько десятков раненых пограничников и членов их семей. Уже давно закончилась еда, почти не осталось воды, но продолжала жить надежда.
— Мамуль, а мамуль, а когда за нами папа придет? — открыв огромные черные глаза, прошептала кроха. — Он ведь придет за нами?
Исхудавшая ладонь с обрызганными в кровь ногтями осторожно погладила ее по головке.
— Конечно, доча, придет, — также тихо проговорила она, продолжая гладить девочку. — Помнишь, что он нам сказал? Я, говорит, приду за вами. А он ведь, красный командир, и всегда делает то, что обещает… Вот, еще маленько и придет… Ты подожди чуть-чуть.
Вновь посмотрев на темнеющий вход с надеждой, девчушка затихла. Он расковыряла в своем углу крошечную норку, куда положила свою любимую куклу.
— Ты, Танька, сиди здесь. Поняла?! — забормотала она ей, накрывая какими-то тряпками. — А то злые дяденьки придут и… Паф — паф! Возьму и застрелят тебя.
Она бы еще долго возилась с куклой, если бы не странный усиливающийся звук, который стал неожиданно раздаваться со стороны кукольного убежища. Сначала это напоминало своеобразный шорох, потом было больше похоже на какое-то шебуршание.
— Мам, ты слышишь? — наконец-то, не выдержала девочка, дергая за рукав свою мать. — Там кто-то роется.
Обессиленная женщина вновь приподнялась со своего места и наклонилась к ребенку.
— Что ты там такое услышала? — с ноткой недовольства спросила она. — Мышей или таракашек?!
Несколько секунд ее лицо ничего не выражало. Потом звук чуть усилился и, вскоре превратился в ясный и стабильный хруст или даже пережевывание.
— Это что же такое? — слабость, равнодушие и отчаяние несколько раз сменили друг друга. — Товарищи! Там, действительно, кто-то есть… Вы слышите?! Может это наши?
Еще мгновение назад лежавшие вповалку люди зашевелились, стараясь подползти поближе к источнику шума. Вдруг из самого низа стены посыпалась бурая крошка, затем оттуда осторожно вылез неровный кирпич. Затем кладка в этом месте начала покрываться мелкими трещинами, выстреливая в стороны небольшие коричневатые острые осколки. Через секунду кирпичи, поднимая тучу пыли, с треском рухнули внутрь каземата.
— Ой, мамочки, что это? — истерически всхлипнула молодуха, сидевшая к этому месту ближе всех. — Смотри, смотри!
Тыкая в сторону пальцем, она медленно отползала назад.
— Отойди-ка, дуреха, — хрипло проговорил солдат, казавшийся со своей развороченной рукой самым здоровым. — Дай-ка я гляну туда!
Прищуривая глаза, он осторожно пролез вперед и неожиданно для всех громко и с чувством выругался.
— Не знаю что это, но немцами здесь точно не пахнет! — удивленно пробормотал раненный, всматриваясь внутрь открывшегося подземелья. — Может от панов что тут осталось… Заховали поди от трудового народа свои богачества. Вот поди-ка целый ход тут!
Подтянувшимся к нему людям открылось необыкновенное зрелище. Из-за кирпичной кладки, в которой словно гигантские черви выгрызли здоровенное отверстие, темнел подземный ход. Его стены, края которых утопали в темноте, были гладко отполированы.
— Смотри-ка, это же не кирпич, а обычная землица! — крючкообразные пальцы, давно не знавшие мыла, осторожно поскребли ровную поверхность. — Дивно это… Ой! Ты… черт поганый!
Прямо из темноты на собравшихся надвинулось чумазое круглое лицо с блестящими глазами.
— Ну че, славяне! — громыхнула харя на отпрянувших людей. — Не ждали уже нас!
Отряхивая с головы земляную пыль, на свет вылез невысокий кряжистый солдат.
— Старшина Голованко. Четвертая застава, — рука попыталась метнутся к голове, но неуклюже застыла у груди. — Мы тут за вами пришли…
В тот момент никто из них не обратил внимание на странный тон старшины. Люди обрадовались… Перемазанная в земле кроха с радостью смотрела на мать и быстро тараторила:
— Мама, мама, это папа за нами пришел? Да? Папа пришел?
Раненные красноармейцы пытались приподняться на своих окровавленных культях.
