Костик чуть заметно отклонил голову в сторону.
— А я вот бросил перед войной, а теперь опять дымлю. Ну, давай, не скучай. Пойду с ребятами покурю.
Костик проводил его взглядом.
«Другие здесь люди какие-то. Железные что ли? Их убивают, а они радуются жизни. Звягин тот вообще не унывал… Жив ли? Присказка его «живы будем, не помрём» звучала как торжество жизни…»
Костик осёкся. Раньше он некоторые слова не только не употреблял, но и не слышал и не знал их смысл, а сейчас говорит так, словно всегда этими словами пользовался. Странно даже. Поговорил с солдатом и боль вроде как ушла. Хотя «поговорил» для него звучит не совсем правильно. Говорил то только солдат.
— Не спишь, сынок? — Елизавета Фёдоровна появилась неожиданно. — В тыл тебя будем отправлять. Там в спокойной обстановке подлечишься. Я тебе свою почту оставлю, напиши, как доберёшься. Мне хоть покойней станет. Вот листочек, я его к твоим документам прикреплю. Привязалась я к тебе. Через часик кушать принесу. Поспи ещё.
Костик задумчиво посмотрел ей вслед.
— Напиши Елизавете обязательно, — раздался недалеко знакомый голос, который рассказывал днём историю о взятии в плен офицеров. — У неё и муж погиб, и сын. Одна она теперь. Напиши ей. Хорошая она.
Не успел Костик обдумать его слова, как прибежала Елизавета Фёдоровна.
— Давай сыночек покушаем быстро. Сейчас машины придут. Санитарный эшелон уже пришёл на станцию, — она принялась алюминиевой ложкой потихоньку вливать бульон в Костика.
Глотать по сравнению со вчерашним днём было намного проще, и не было жажды. И боли стали вроде как меньше. Может это всё из-за материнского отношения к нему со стороны медсестры? Кто знает. Только Костику и, правда, становилось легче, когда она рядом.
Его осторожно переложили на носилки, вынесли на улицу. Солнце уже садилось. Тёплый ветерок обдал лицо, принеся запах печёного хлеба. Костик втянул ноздрями вкусный запах, смешанный со свежим воздухом и зажмурился от неожиданного счастья. Оказывается для этого иногда надо так мало…
В кузове полуторки Костика положили рядом с бойцом, который всё время лежал на боку, постоянно постанывал и что-то шептал на непонятном языке. То ли молился, то ли жаловался самому себе.
Машина шла не быстро, но потряхивало хорошо. Усилились боли в груди. Сказали ехать всего ничего пять с половиной километров, но при такой скорости это кажется вечностью. Тем более скорости, которые знал Костик из будущего, с этими несравнимы.
Уже на подъезде к городу с неба свалился немецкий самолёт. Всё получилось неожиданно и быстро, что Костик не успел испугаться. Завывающий звук ударил по ушам, заставляя вжаться в деревянный настил кузова. Зажмурился до боли, а когда открыл глаза, то увидел на своих бинтах свежую кровь.
«Я ранен опять? Откуда кровь? Я не чувствую новой боли!»
Оказалось, что сосед справа, который лежал на боку, получил пулю в бок. Если бы он лежал на спине, то пуля пришла бы точно в живот Костику. Мысль об этом вызвала спазм, головную боль и отключение сознания.
В себя Костик пришёл под перестук железнодорожных колёс и мерного покачивания. В вагоне было темно и не слышно разговоров. Казалось, что он проснулся в своём мире. Так они всей семьёй ездили в гости к бабушке. И Костик всегда любил ночью в тишине слушать перестук вагонных колёс. Но сейчас сильно пахло йодом, и время от времени ощущался противный запах чего-то гниющего.
Торопиться никуда не надо и самое время подумать о том, что же с ним произошло. Костик прислушался к своему организму. Тупая боль в груди и, наконец-то, стали немного слушаться руки. Когда грузили в полуторку, убедился, что ноги на месте. Правда, ног он до сих пор не чувствует. Повреждён позвоночник. Елизавета Фёдоровна на прощание сказала: будешь верить — встанешь на ноги, махнёшь рукой — останешься лежать всю жизнь.
«В книгах о попаданцах, о которых рассказывал друг Вовка, герои всегда возвращаются в свой мир. Кто после смерти в прошлом, кто обратно через портал времени, а кто-то выполнив определённую миссию. Я в реальности попал в прошлое, а не в книге. Что со мной будет? Я о своей жизни до восемнадцати лет здесь ничего не смогу рассказать, если спросят. Год рождения высчитать можно, а дату? Стоп. Стоп. На меня ведь завели медицинскую карточку, значит, и дата рождения там проставлена и адрес проживания. Надо только как-то это всё узнать. Прикольно, что я здесь под своим именем. Неужели такой человек был в реальности, а я занял его тело? Бррр… Залез в чужое тело. Жутко звучит. Ладно, я тут. Что дальше? Здесь идёт война, и я в ней принял участие. Ранен. Меня везут в тыл на излечение. Чудо, что не убили! Рассказать друзьям бы, они бы в осадок выпали! Рассказать… Туда ещё вернуться надо… И не поверят! Эх! А так клёвая история приключилась… На ноги бы встать. А хоккей? Когда он в СССР появился? После войны или до неё? Вроде после. Надо узнать как-то у местных. Странно всё. Я раньше так долго никогда ни о чём не задумывался. Мама всегда говорила, что думать не умею, и рассудительности не хватает. Интересно, что сказала бы сейчас? Наверное, порадовалась… Как ты там, мама? Папа, наверное, крепится, но… Страшно думать, что с ними происходит. У меня вот тоже слёзы выступили. Домой хочется. Должен же быть какой-то способ вернуться назад! Если попал сюда, то можно и обратно! Наверно. Есть вход, должен быть и выход! Сейчас бы на площадку, в хоккей поиграть с пацанами! Руки чешутся. Хоккей… Тут война, не до хоккея. И вообще, встану на ноги или нет? Надо верить и хотеть! Хочу и стараюсь верить, но это ведь не в моём мире. Здесь медицина отсталая. Я даже и не знаю на сколько. Я практически не видел лекарств. Йод и зелёнка в основном. Эх, клёво бы было получить орден или медаль! Пацаны бы точно умерли от зависти! Подвиг какой-нибудь совершить! Только кто этому поверит там, в моём времени? Никто…»
— Чего не спится? — раздался простуженный голос рядом.
Костик вздрогнул, и хотел было ответить, но его опередил мальчишеский голос.
— До ветру сбегаю. Приспичило чего-то.
— До ветру? Беги. Только осторожней в коридоре, там новых раненых загрузили на последней станции.
«Мы ещё где-то останавливались. Я ведь даже не знаю, где был! Что за местность? И не прочитал, какая станция была. Вот это я лошара! Кто спросит, где воевал, то и ответить не смогу! Блин. Погоди, погоди. Я когда оказался здесь, было лето, а когда меня грузили в полуторку, чтобы везти на станцию… И сколько это времени прошло? Я даже не узнал сколько без сознания пролежал! Это ваще…»
— Ты чего кричишь? Приснилось что? — над ухом Костика прозвучал простуженный голос. — Успокойся, мы уже в глубоком тылу. Немец до сюда не долетит. Спи, браток.
Незнакомая тяжёлая рука потрепала плечо через одеяло. Костик промолчал и не ответил.
«Кричал? Прикольно. Я вроде даже рот не открывал. Или я заснул? Тут сам чёрт не разберётся, где сон, а где реальность. Может и правда, что кричал… И как же я лоханулся по поводу местности? Воевал, воевал, а где воевал, так и не узнал. Салтан что-то говорил про Белоруссию, но что он имел в виду тогда, попробуй, вспомни!.. Фронт! Там же всё про фронтам и по армиям было! У кого бы всё же узнать?..»
Сон приснился странный, будто Звягин подставляет под Костика утку и смеётся: живы будем, не умрём! А Салтан зачем-то валенки принёс и пытается натянуть на босые ноги Костика. Потом пришла Елизавета Фёдоровна и выгнала из палаты Звягина с Салтаном. Внезапно она исчезла, словно растворилась в воздухе, и оказалось, что рядом стоит мама и плачет. Отец пытается её утешить, но не выдерживает сам. И в это время происходит взрыв! Всех раскидало в разные стороны и только Костик по-прежнему лежит в кровати весь перебинтованный, а на груди яркое красное пятно, в центре которого торчала миномётная мина. Костик закричал, попытался вскочить на ноги, но резкий толчок уронил на живот, и мина исчезла внутри тела…
— Что, браток, опять кошмары? — услышал Костик уже знакомый простуженный голос. — Видать крепко тебе досталось. Сам откуда родом?
