уже сидел в небольшом пошарпанном кабинете, а напротив него тянулся в струнку усатый полковник, что был на здешнем объекте назначенным ответственным.
— Данилюк, помнишь, ты мне про медиума докладывал?
— Так точно, товарищ генерал! — Полковник, поняв что Сухов сюда приехал не для того чтобы устроить ему выволочку, от радости гаркнул с рвением новобранца, чем заставил начальство недовольно поморщиться.
— Тогда вспоминай дословно, все, что ты мне тогда сказал! И ради бога, — генерал покрутил сжатым кулаком перед своим подчиненным, — не ори больше так, а то заставлю доклад из коридора делать.
— Кхм… есть! Значится, докладываю! В день то ли тринадцатого, то ли четырнадцатого октября… хотя, может, это было одиннадцатое. Да, скорее все-таки одиннадцатое, я как раз тогда…
— Короче, Данилюк! — Гневно зыркнул Сухов, едва сдерживая рычание.
— А, да! Звиняюсь! В общем, я шел по коридору для того… э-э-э…
— Твою мать, полковник! Мне насрать куда и для чего ты шел! — Не выдержал генерал непрекращающегося словоблудия. — По существу давай, быстро!
— Ага… в смысле «есть!» — Получивший моральный стимул, полицейский затараторил пересказ своей истории уже куда более осмысленней. — Я заметил, шо дверь в первую секционную открыта, а внутри мнется майор Галлиулин. Я подошел ближе и увидел, шо он внутри не один, а с каким-то посторонним… э-э-э… мужчиной, во! Тогда я спросил, шо они тут забыли, и зачем им нужен труп, на шо мне Галлиулин ответил в довольно резкой форме, между прочим, будто вы ему все согласовали самолично.
Полковник украдкой взглянул на генерала, пытаясь оценить эффект от фразы про грубость майора по отношению к нему, но с огромным сожалением был вынужден констатировать, что Сухов к этому вопиющему факту остался совершенно равнодушным. Эх-х… не получится эту татарву зарвавшуюся на место поставить… а жалко.
— Во-от… и после уже энтот посторонний как обернется, как рявкнет, мол: «А ну пошли отсюдова усе!» А меня аж кондратий пробрал, ей богу! Думал, со страху прям там кончусь. А потом майор меня ухватил, и дверь захлопнул. Вот так оно все и было, товарищ генерал.
— Хм-м… а Секирин что делал в этот момент, когда ты вошел?
— Кто?
— Да чтоб тебя… посторонний этот!
— А-а… энтот… да что-то над жмуриком крутился, рассматривал его, трогал. Я как-то не успел особо рассмотреть.
— И ты хочешь сказать, что в тот момент испытал… — Сухов ненадолго задумался, вспоминая, как это было сформулировано главврачом, — иррациональный и необъяснимый страх?
— О, вот вы очень точно говорите, товарищ генерал! Именно энто у меня и было! Страх анальный прям до самих кишок пробрал! Я уж испугался, что все, портки менять придется.
— Данилюк… — Сухов помассировал переносицу, остро жалея, что телесные наказания на службе давно запретили. — Уйди уже с глаз моих!
— Есть!
Полковник испарился даже раньше, чем успела отзвучать команда Сухова.
А генерал остался в кабинете один, наедине со своими подозрениями, которые с каждой минутой, с каждым новым обстоятельством обретали все больше плоти.
Глава 4
Дни в больнице проплывали медленно, как облака в иллюминаторе пассажирского авиалайнера. Мои художества здесь, вроде бы, постепенно изглаживались из памяти медиков, но не забывались полностью, поэтому отношение ко мне оставалось весьма настороженным. Маришка первые пару дней ходила надутая от моей резковатой отповеди, но потом все-таки оттаяла, и мы почти вернулись к исходной точке в наших отношениях.
А вообще, лежать в отделении интенсивной терапии мне понравилось. Здесь нередко умирали пациенты, и я изредка мог получить доступ к жалким брызгам Силы, что медленно распространялись по этажу с их смертью. Да уж… только вкусив настоящих убийств, я понял, насколько были ничтожны объемы энергии в больницах. В сравнении с любой из моих прошлых жертв, это совершенно несопоставимые величины. Вот вы же наверняка видели сравнительные картинки в интернете, где соотнесены размеры космических тел? Земля, рядом Юпитер, а следом Солнце, Сириус, Альдебаран, Антарес… вот и здесь так же. Сравнивать исход Силы от убийства с энергией, разлитой в этих стенах, все равно что пытаться сравнить размеры Земли и звезды Антарес. Нашу прекрасную голубую планетку рядом даже видно не будет.
Но лиха беда начало! Капля по капле, но я бы сумел накопить достаточный запас для создания и поддержания хотя бы пары-тройки марионеток. Однако же мой дар придерживался совсем иного мнения. Он подобно топке локомотива жадно сжигал даже мельчайшие излишки Силы, оставляя лишь крохи неприкосновенного запаса, которые слабо тлели внутри меня бледным огоньком лучины, не позволяя мне загнуться. И дни шли, а я, фактически, оставался все так же беспомощен и опустошен, как и в первый день своего пробуждения в клинке.
Однако же нет худа без добра, как говориться. Все-таки скорость моего выздоровления все равно оказалась запредельно высокой. Правда, она заметно снизилась, когда меня перевели обратно в мою палату с телевизором, где сразу же нарисовался и извечный полицейский за ширмой, но даже так, врачи периодически удивленно качали головами, поражаясь, какими темпами я иду на поправку.
В этой палате я провел еще некоторое время. Честно, давно уже перестал ориентироваться в днях, но, судя по мокрому снегу за окном и пока еще редким праздничным украшениям, гирляндам и снежинкам, которые появлялись на соседних зданиях, уже близился новый год.
Теперь я уже мог понемногу ходить по палате сам, хотя убедить полицейских снимать наручники с меня хотя бы на это короткое время было вовсе не просто. К сожалению, с улучшением моего самочувствия вернулись и визиты мерзопакостного Гуляева. Он приходил ко мне каждый день и подолгу мариновал своими скользкими вопросами, на большинство из которых мне, в принципе, было бы не тяжело ответить, если б у меня были припасены хоть мало-мальски правдоподобные заготовки. Но чего не было, того не было, и мне снова приходилось вилять, хамить и придуряться, продолжая поддерживать маску засранца, каким я был в отсутствие Силы.
Вообще, я еще долго не мог определиться со своей позицией, потому что с какой стороны не пытался взглянуть на ситуацию, а приходил к выводу, что посидеть мне все же придется. Поскольку дознаватель был убежден, что следствие имеет железные доказательства моей вины, но с материалами дела меня упорно не желали знакомить, я даже приблизительно не мог понять, как они меня хотят прижучить, чтобы выбрать наиболее выгодную линию поведения. Да и могут ли вообще? Если могут, то совсем без разницы, что я буду говорить им или в суде. Признаюсь ли я чистосердечно, или буду все до последнего отрицать. Боюсь, что никакой судья не примет во внимание тот факт, что меня похитили и пытались убить, даже если рассмотрение дела будет максимально беспристрастным.
Во-первых, это будут только лишь мои слова, не подкрепленные ничьими показаниями или доказательствами, потому что все