С того дня капитан спецслужбы стал для Максима единственным товарищем из панков. Пилоты Макса сторонились. Слово он сдержал, сочинив послание супруге капитана, которую в глаза не видел. Автограф вывел на глянцевом киножурнале, где прежний Борюш в окружении табуна блондинок, брюнеток и прочих рыжих восседал в открытом кабриолете.
Отношения с пилотами складывались с температурой на градус выше точки замерзания. Подчеркнуто служебные. Звездуна терпели, но и только. Нет, не оскорбляли, не третировали. Ладно, и того довольно, пришел к выводу Максим.
Что особо интересно, многочисленные барышни в обслуге базы — медсестры в санитарном батальоне, библиотекарша, секретарша, почтальон и другие — заразились той же холодностью. Ни одна не делала авансов! Даже некрасивые или не имевшие амурных связей с другими авиаторами.
К Борюшу подкатился лишь связист, открытый гей. Прямо заявил: соглашайся на меня, и я утешу — по-дружески. В лоб получил и откатился.
В принципе, отсутствие партнерш для секса напрягало не сказать, чтоб сильно. Рядом — городок на тысяч пятьдесят народу. Найти в нем даму — стоит только щелкнуть пальцем. Чтоб Борюшу отказали? Но это означало ехать в город, идти в кабак, светить физиономией и отвечать на глупые вопросы. Не очень-то хотелось — в душе Максим остался прежним белорусским парнем.
Он ночевал один, никто из офицеров селиться с ним не захотел. Баб Борюш не водил. Это не осталось незамеченным. За его спиной ходили разговоры: дескать, репутация суперлюбовника — всего легенда? То есть сердцеед из Борюша, как и летчик — никакой. Некоторыми его вынужденная сдержанность в общении воспринималась как гордыня. Брезгует звезда, мол, знаться с тружениками неба. Будто они сами не сторонились новичка.
Борюш углубился в изучение Р-300. Не Рейнджера-300, а Раритета-300, если уж без обиняков. Зачисленный в сквадрон, лейтенант самолет не получил. Пребывал в подразделении сверхштатным и, наверное, беспокоился бы за жалованье без боевых, если бы не миллионы на счету.
Разговор про авиатренажер оказался в пользу бедных. Современных — для уровня самолетостроения на Аорне — под Рейнджеры давно никто не делал. В учебном классе нашлась кабина от списанного экземпляра, укомплектованная книжками — как поднять сей артефакт в воздух, а если повезет, то и посадить.
Рейнджер создавался как дозвуковой истребитель и отдаленно напоминал советский МиГ-17 либо французский Дассо-Мистер начала 1950-х. Сейчас годился только в качестве летающей мишени. Зато имел очень прочный планер, способный, при большом желании, выдержать приличный груз на внешней подвеске.
Умельцы одной из авиастроительных фирм получили выгодный контракт на переоборудование старичков, коих Панкия наштамповала тысячи — себе и странам Коалиции. Самолет получил форсированный мотор и мог отрываться от полосы с грузом, неподъемным для оригинальной версии. Под брюхом — дополнительный топливный бак чуть ли не на половину фюзеляжа, компенсировавший перерасход керосина. Под каждой плоскостью — по четыре пилона для ракет и бомб.
Уродец вышел еще тот. Из-за мощного, увесистого двигателя центр тяжести ушел назад. Инженеры убрали тормозной парашют, затем детектор, засекавший вражеские радарные сигналы и предупреждавший об атаке сзади, и многое другое. Авионика с генератором голосовых сообщений? Сударь, вы о чем? Скажите спасибо, что после отделения всех ракет и дополнительного топливного бака сей пепелац не падает на хвост. А с грузом он не сядет — не выдержит шасси.
Максиму становилось стыдно за разговоры в прошлой жизни, мол, белорусская авиация вооружена советскими истребителями и штурмовиками 1970-х или 80-х годов. Их основательно модернизировали, но все равно машины старые. Но чтоб сказали однополчане, если бы их бросили в горячую точку на МиГ-17, да еще с частично демонтированным оборудованием? Хотя во Вьетнаме зарегистрировано несколько случаев, когда МиГ-17 сбивали пушечным огнем более продвинутые «Фантомы». Сами старички гибли, естественно, гораздо чаще.
Столкнувшись с холодком пилотов, Максим начал заводить контакты среди технического персонала базы. То есть «унтерменшей», что абсолютно не соответствовало поведению предшественника.
— Нормальный самолет, — уверил его техник, колупаясь гаечным ключом в раскрытой нише шасси. — Летать на нем вот только не умеют. Двадцать пять лет назад не самолет был, а мечта. К ним допускали лучших. А что теперь? Им автопилот подавай. Тиснул кнопку — и летит. А за что пилоту, спрашиваю, жалованье платят?
Южный говорок Бигиша отличался от панкийского с его шипящими. Лейтенанта техник величал «Борюс» и держался с ним почтительно. Внимание офицера ему льстило. Разговаривал охотно. С прошлыми пилотами у него иначе было — бросят фразу, две, и хватит «унтерменшу».
— У меня их четверо сменилось за полгода, — поделился техник с лейтенантом. — Два, три боевых вылета — и отпели. Один на первом вылете и вовсе навернулся. Не сбили — сам упал. Рейнджер, он на ручку чуткий. С ним надо, словно с женщиной — мягко, с лаской. Тогда и привезет обратно целым.
— Бигиш! — как-то раз сказал Максим. — Возьми подарок своей дочке. Такие девки любят.
Дешевая открытка с фотографией артиста украсилась автографом «С любовью, Борюш». И кто поверит, что подписала не настоящая кинозвезда? Вся база знает, что кумир здесь служит.
— Спасибо, сэр!
Техник аккуратно через чистую тряпицу, чтоб, не дай Всевышний, не заляпать гидравлической жидкостью и смазкой, взял открытку.
— Чепуха! — сказал Максим. — У меня их много.
Но техник был в восторге: такой подарок для дочурки! На следующий день хитрый лейтенант притопал на стоянку и огорошил Бигиша просьбой, в которой тот не смог отказать.
Отремонтированный им Р-300 готовился к пробежке по дорожке, без задачи подняться в воздух. Инженер-панк не обратил внимания, что в кабину забрался другой человек. В черном комбинезоне технаря и в шлеме, ну и что?
Электромотор раскрутил турбину. Подача топлива. Зажигание! Фюзеляж мелко-мелко завибрировал. Стрелка температуры на допотопном циферблате поползла вверх. Эх, разбежаться бы по полосе! Планета на мгновенье замрет, а после, оттолкнувшись от шасси, растает в голубой дали…
Он отпустил тормоз, и машина тронулась. Конечно, он сейчас не полетит, но грех винить фортуну. Еще совсем недавно Макс лежал парализованный и малодушно рассуждал о смерти. И вот сидит в кабине боевого самолета. Пусть древнего, но он летает! И очень скоро Максим поднимется к облакам, таким же белым, сдобным, как на оставленной Земле. Все остальное — холодность пилотов, гнев Вишевой — мелкие проблемы. Они когда-нибудь уйдут. Пока же главное: он снова летчик, а не беспомощная мумия в постели. И небо вновь его…
Рейнджер аккуратно вкатился на стоянку — на тоже место, где и стоял до испытаний. Технарям не нужно, упираясь всей толпой, толкать его обратно. Третьесортные летчики-картриджи, присылаемые для полетов на Р-300, так не поступали, бросая самолеты где попало. Этим поступком Борюш заслужил очередное одобрение от техников.
Еще он сблизился со старшим лейтенантом Савишем. Командир звена, в которое засунули Борюша, был полукровкой. Таким, как он, дорога в авиацию давалась тяжело, как неграм в США в былые годы, когда в их армии царил апартеид. Черных не пускали в царство белых джентльменов. Нет, мыть посуду и носить винтовку — всегда пожалуйста, но стать пилотом боевого самолета или офицером флота — шалишь. Савиш смог преодолеть препоны и был достоин уважения хотя б поэтому. Во-вторых, летал метис блестяще — ни разу не был ранен и потерял всего один аэроплан. Если бы не происхождение из «унтерменшей», давно возглавил бы сквадрон.
Ценой больших потерь армии Коалиции удалось вытеснить войска Союза на восточный берег. Победу отмечали бурно. Максим, использовав момент, подкатился к подвыпившему командиру.
— Савиш! Твое здоровье! — он пригубил дешевое, некрепкое вино, подаваемое бесплатно. — У меня есть просьба: мне надоело изучать кабину и инструкции. Все знаю наизусть. Небо манит. Назначай экзамен на земле и пробный вылет по кругу.
