Задумчивая складка на лице официантки стала еще глубже:
– Лето, а ты, случаем, не травануть его удумала?
– Сдурела?! Кто ж дойных коров-то колбасит!
– Кого?
– Да никого! Ну хочешь, сама сготовь, мне главное внешний вид похожий придать, чтобы Сиропчик не усомнился в авторстве. Он даже жрать закуску не будет, сразу меня искать кинется.
– Уверена?
– Ну, не бросится, а мирно и степенно выйдет в одиночестве до ветру…
– До чего?
– Катя, тебе сколько лет?
– Восемнадцать.
– Понятно… короче, сделает вид, что в туалет, а сам ко мне. И за отведенные мне минут пять я должна ублажить милка так, чтоб он ни о чем и ни о ком другом думать уже был не в состоянии.
Катя вздохнула, почесала затылок, вновь вздохнула, наконец кивнула:
– Я в тебя верю, за пять, не за пять, но минут за пятнадцать ты точно свое счастье бандитское уработаешь до полусмерти… в самом перспективном смысле слова… Помогу, конечно, только давай уже бахнем – от твоей романтики бл…дской башка трещит.
Глаза Зверя… Они размером с крошечные пуговицы. Не удивительно, что рассмотреть их удается далеко не сразу. Бестии приходится несколько раз ткнуться в меня своей мордой – я стоически переношу эти звериные нежности – прежде чем понимаю: черные навыкате бусинки по бокам уродливого черепа и есть незамысловатые органы зрения современного динозавра. Природа ржала во все свое дарвиновское горло, когда наделяла столь крупное создание такими скромными очами.
«У тебя очаровательные глазки, любовь моя», – уже привычно вру я и ласково поглаживаю ее по… назовем это щекой. «Девочка» довольно мурлычет. Женщины любят ушами… где они, кстати, у нее?
Не верю своему преображению. Пять лет, проведенных практически в могиле, в ожидании смерти… Но стоило на несколько секунд увидеть Илюшку – и жизнь вернулась! Я, вашу мать, жив. Помню об умершей жене, за которой всегда хотел последовать, ждал лишь повода, но думаю только о сыне… Жизнь весомее смерти! Горькой памяти не заткнуть, не перекричать радостных возгласов очумевшего от счастья сознания.
Счастье… Господи, какое забытое слово.
Ночь трепещет перед двумя всадниками, оседлавшими адского скакуна. Зверь срывает ее покровы, с диким шумом прорываясь сквозь темное, замаскированное под черный саван пространство. Что она видит в этой темени своими игрушечными глазками? Наверное, ничего. Но ей не нужна дорога, с такой силищей и с такими габаритами можно сокрушать горы, так некстати оказавшиеся на пути. Прошьем ли мы Уральский хребет насквозь? Да, ставлю на это все свои патроны.
– Сулюк, где это мы мчимся? – стараюсь перекричать завывающий в ужасе ветер.
Мой спутник, сидящий позади меня, молчит. Наверное, впал в кататонию – по словам Мастера Вита, это его обычное состояние. Или дикий свист ветра лишил его слуха – я сам себя слышу с трудом.
Смеюсь без особой причины. Сумасшедший Люк вряд ли осудит меня – ему ли говорить о признаках дурачины! Полуночная скачка пьянит, скорость – пусть я не вижу окрестностей и не могу ее оценить по достоинству – наполняет кровь бурлящим, словно шампанское, адреналином! Постапокалипсис, трясись, сраная ты эпоха, перед нашей поступью! Свердловский цирк выезжает на свою первую с тринадцатого года гастроль! Потрепанные афиши обещают треш и угар – и никто не уйдет обиженным!
* * *
Деревянный помост, который мы с неким, весьма условным, комфортом делим с самозванным маркизом де Шизом, ворчливо поскрипывает на загривке несущегося галопом (или чем там носятся «бронтозавры») мутанта, выражая свой протест. Ему, помосту, не по душе столь вопиющее нарушение правил внедорожного движения.
– Сулюк, – я делаю новую попытку, – ты представляешь, где мы?
В напрасном ожидании ответа шокирую сам себя запоздалой мыслью: я начисто забыл о противогазе!
Скачка длится уже минут десять, но ни я, ни шизанутый маркиз даже не вспомнили об обязательном атрибуте поверхности! Резиновый намордник на фейсе, дозиметр на поясе, в руках «калаш», за спиной рюкзак – дресс-код неизменен последние двадцать лет. Ну ладно Сулюк, ему простительно, но о чем думал я?!
Трясущимися руками лезу в рюкзак, краем глаза ловлю насмешливый взгляд де Шиза.
– Не ссы, солдатик, мы в Фарватере!
Солдатик? Не успел я в солдатики, если честно, Конец света наступил чуть раньше неизбежного после института призыва. Но придурка это не касается, мои же мысли заняты упомянутым «фарватером».
Несколько долгих секунд изучаем друг дружку: мои светлые очи полны брезгливой ярости и слегка озадачены, инвалид умственного труда излучает довольство и трудно объяснимую радость.
– Ну и? – первым, как и положено, не выдерживает адекватный член общества. Я кричу и требую объяснений.
– Мы в Фар-ва-те-ре, – нараспев повторяет Сулюк и, как ни в чем не бывало, укладывается на помост. Судя по уютно подсунутым под дурную голову рукам – спать!
Сучонок! Я громогласно награждаю его целым рядом хлестких психиатрических диагнозов, аккурат до тех пор, пока натянутый на лицо противогаз не лишает меня радостей медико-ораторского искусства. Так-то лучше! В тишине, да не в… А почему не трещит дозиметр?
Прибор невозмутим и подозрительно тих, а демонстрируемые им показатели смехотворно мизерны и наверняка лживы. На поверхности не бывает таких «цифр»! Два десятилетия уже не бывает!
– Чудо – лишь одно из проявлений истины, – негромко, но отчетливо выговаривает Сулюк, не меняя своей эмбриональной позы. – Да здравствует ноль микрорентген в час и…
Что и – остается тайной, Зверь резко останавливается, и мы с дебилом едва не слетаем с помоста.
– Граждане, пристегивайте привязные ремни, – хохочет Сулюк, скользя мимо меня и неуклюже хватаясь скрюченными пальцами за плохо обструганные доски. Но впивающиеся под кожу и ногти занозы не в силах успокоить жизнерадостного рахита (термин из детства – медицински не совсем верный, зато эмоционально точный!). – Летайте самолетами Аэрофлота! Покупайте билеты сберегательного…
Непонятная жалость (или сталкерские инстинкты?) заставляет меня ухватить неадеквата за руку и спасти от неминуемого полета к неблизкой земле. До нее лететь метра три, вполне достаточно, чтобы свернуть буйну головушку. На окончательный и не подлежащий обжалованию «бекрень».
– Ты редкостный отморозок! – моя фраза чудесна, в ней нет ни матерного слова, ни подзаборной брани. Дивлюсь сам себе.
Сам я держусь за веревочный поручень, надеясь на тех безвестных мастеров из Ордена Зеркала, кто собирал этот хлипкий на вид помост и всю положенную ему атрибутику. Между тем деревянная плоскость продолжает с геометрическим упорством стремиться куда-то строго вниз – мне не видно, но предполагаю, что Зверь вынюхивает на земле что-то одному ему ведомое. Мой вестибулярный аппарат требует возвращения на исходные позиции, но мутант, на чьей спине раскинулся чудо-помост, глух к его и моим призывам.
