– Это другие крысы, Джангер, хищные и гораздо крупнее, чем обитают на Авалоне, – произнес он. – Сервантес – девственный мир… Вы видели мамонта в зале рядом с моим кабинетом?
– Конечно, сьон. Огромное животное! Четыре бивня, рога и хобот толще моей шеи… А ноги! Какие ноги!
– Мамонт тоже с Сервантеса. Крысы охотятся на таких гигантов, а заодно на людей, домашний скот, на все, что движется. – Хранитель задумался на миг. – Пожалуй, стоит заказать чучела десятка крыс и расставить вокруг мамонта… В назидание молодым невеждам.
Покраснев, секретарь промолвил:
– Клянусь Великими Галактиками, сьон! В ближайшее время я изучу фауну Сервантеса!
– Заодно и флору, а также историю колонизации планеты. Ее заселили люди с Земли, но много позже, чем Авалон. – Сеймур Тья откинулся в кресле и поднял взгляд к массивным потолочным балкам. – Но вернемся к нашему Охотнику. Где он сейчас? На Сервантесе?
– Нет, сьон, на Опеншо.
– Опеншо? – Теперь Хранителю настал черед удивляться – в его бездонной памяти не было сведений об этом мире. – Опеншо… Что за Опеншо?.. – проворчал он и потянулся к пульту. Вверху, закрыв балки потолка, вспыхнуло бирюзовое окно Информария. Минуту-другую Сеймур Тья всматривался в строки на экране, затем довольно кивнул и молвил: – Мелкая планетка в Галактике Пяти Спиралей… далеко от нас… о такой и не вспомнишь… Что ему там надо?
– Информация отсутствует, – отозвался ночной секретарь. – Может быть, заглянул туда случайно. Тихий безопасный мирок… Что там делать Охотнику?
Охотники – непоседливый народ, подумал Хранитель, а вслух произнес:
– Свяжитесь с ним, Джангер. Скажите, что ему предлагается участие в дальней экспедиции по контракту с Авалонскими Архивами. Плата будет щедрой.
– Насколько щедрой, сьон?
– Ну, на десять-пятнадцать лет он может забыть о крысах с Сервантеса и о Сервантесе тоже. Пусть вылетает на Авалон. Пусть летит первым классом на лайнере Транспортного Союза. Дорогу мы тоже оплатим. И вот что…
– Да, сьон?
– Если он будет колебаться, пообещайте дополнительные льготы. Что-нибудь редкое, необычное… такое, чем в силах одарить лишь Архивы.
– Боюсь, я не совсем понимаю, сьон Хранитель, – сказал Джангер Тали, поразмыслив. – Чучело мамонта?.. Или изваяние женщины без рук и головы, но с крыльями, которое нам недавно доставили с Земли?..
Сеймур Тья не смог сдержать усмешки.
– Думаю, это не подойдет. Зачем ему мамонт, зачем изваяние? К тому же мы не дарим предметов из коллекций Архивов. Запомните, друг мой: что попало в наши хранилища, в них и останется во веки веков. Но вы можете пообещать ему гражданство Авалона.
– Но мы не принимаем иммигрантов! Наши власти запрещают…
– Власти сделают то, что рекомендуют Архивы, – строгим тоном произнес Хранитель. – Да, Джангер, пообещайте ему авалонское гражданство и все положенные льготы: земля, усадьба, избирательное право и биореверсия. Думаю, это сработает… – Сделав паузу, он пробормотал: – Мне нужен этот человек, и я его заполучу. Заполучу! Цена значения не имеет.
Сеймур Тья прервал связь с ночным секретарем, взмахнул рукой, и на экране Информария зажглось: «Потомственный Охотник Калеб, сын Рагнара, внук Херлуфа, правнук Ольгерда, сына Хакона…» «Хороший сюрприз Монастырям!» – мелькнула мысль. Пару минут он смотрел на строчку символов, размышляя, справится ли сын Рагнара и внук Херлуфа с адептом высшего посвящения. Ходили жутковатые слухи, что священник-экзорцист может убить человека с двадцати шагов, спровоцировав остановку сердца или разрыв питающих мозг артерий… С другой стороны, про Охотников первого десятка тоже рассказывали немало чудес и небылиц. Любопытно бы взглянуть на их поединок, подумал Сеймур Тья. Но эту мысль вытеснила другая: экспедиция далекая, опасная, и лучше, если конфликтов не будет.
Внезапно он ощутил усталость. Покинув уютное кресло, Хранитель вышел из кабинета, бросил взгляд на огромного мамонта, миновал галерею с зеркалами, полюбовался на колонны святилища авалл ‘ тагрим и пересек зал с доисторической обсерваторией. Затем поднялся на лифте к третьему наземному ярусу, где находились камеры релаксации.
Брат Хакко играл с легким пластмассовым шариком. Мелькнув над сеткой, натянутой поперек стола, шарик отскакивал от упругой поверхности столешницы и попадал в силовое поле. Управлявший им автомат был запрограммирован так, чтобы отражать шарик с различной скоростью и силой и посылать в разных направлениях, иногда совсем неожиданных для человека-партнера. Приходилось побегать, чтобы шарик не коснулся пола – это считалось проигрышем. Обычно режим игры для начинающих выставляли на минимальный уровень, но брат Хакко мог соревноваться с автоматическим устройством в самом сложном варианте тактики, предусмотренном программой.
Вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад… Шарик стремительно мелькал в воздухе, ударялся о столешницу и прыгал вверх. Летала ракетка в руках брата Хакко, то в левой, то в правой; перебрасывая ее, наклоняясь, приседая, подпрыгивая, он молниеносно отражал легкий белый шарик. Его противник-автомат в ракетке не нуждался; его видеодатчики вращались на высоком стержне, следили за человеком, а поле, заменяющее руки, посылало шарик туда, где достать его всего труднее.
Когда-то на Земле, в далеком, очень далеком прошлом, игра называлась теннисом, настольным теннисом, но это название было давно забыто. Никто не помнил, на какой планете придумали эту игру, в какие миры ее увезли колонисты, каких иноплеменников научили держать ракетку и бить по шарику, в какие галактики отправились потом эти люди, бывшие земляне, бывшие жители Офира, Гендерсона, Планеты Башен, Зеленой Двери. Память о том исчезла, и о самой игре забыли – разве что в Архивах, собиравших всякую всячину, могла сохраниться древняя видеозапись.
Пинг-понг, пинг-понг, пинг-понг!.. Шарик стучал, летая туда и обратно, туда и обратно. Человек, отражавший удары, двигался плавно, но с неуловимой глазом быстротой. Он был невысок и худощав, как все уроженцы Полярной; тонкие губы, впалые щеки, крупный рот, темный ежик волос и узкое лицо, которому не помешала бы биопластика или генетическая реконструкция. Не уродливый и не красивый, просто лишенный ярких индивидуальных черт, того, что может вызвать неприязнь или симпатию, не говоря уж о более сильных чувствах, о ненависти или любви. Заурядные черты, незапоминающееся лицо… Но его глаза пугали: в тот миг, когда он резко бил по шарику, черная радужка расплывалась, зрачок становился огромным, тьма заполняла всю поверхность глазного яблока. Не глаза, а пара обсидиановых кристаллов…
