— Но скоро узнает, — возразил Дэвид. — И как он, по-вашему, проголосует по этому вопросу?
Аль-Хашими не ответил.
— Как вы сказали, мой юный друг, — мы должны закончить данную конференцию. Думаю, мы много достигли, хотя многое остается еще сделать.
Бовето поднялся на ноги и протянул руку Вилланове.
— Полагаю, вам придется стать членом Административного Совета.
Пожимая руку Африканцу, Освободитель печально улыбнулся:
— Как вы думаете, не смогу ли я как-нибудь тихо исчезнуть? Я ведь в общем-то не люблю политику.
— Вряд ли, — усмехнулся в ответ Бовето. — Вы втянуты в политику пожизненно, полковник, нравится вам это или нет. Раньше или позже вы, вероятно, заберете у меня председательское кресло.
Вилланова выглядел ошеломленным.
— Мне такое и не приснится!
— Да, — согласился Бовето, — но вашим сторонникам — обязательно. И в конечном итоге вы сделаете то, что надо сделать.
Осев в кресло, Освободитель провел рукой по своим седым, как сталь, волосам.
— Тогда давайте, по крайней мере, надеяться, что мы сможем не соглашаться друг с другом — мирно.
Бовето кивнул.
— Мирно, — повторил он.
Дэвид радостно вылетел из маленькой уединенной совещательной и поспешил в кабинет доктора Кобба, сделанный им собственный штабом, пока старик лежал в госпитале.
Внутреннего кабинета наблюдения он избегал. Кобб мог весь день находиться в своем всевидящем глазу насекомого, но Дэвид — нет. Он просто хотел закончить неотложное дело и вырваться на воздух, подальше от кабинетов, докладов и политики. Он понимал чувства Освободителя.
Неужели я тоже буду привязан к этому до конца жизни? — гадал он.
Эвелин ждала его во внешнем кабинете, сидя в тихом, застеленным теплым ковром помещении на одной из невысоко висящих кушеток.
Он и ожидал застать ее здесь.
— Кончено, — сообщил ей Дэвид, давая двери со щелчком закрыться за собой. — Конференция закончена. Они на самом-то деле мало о чем договорились — кроме необходимости положить конец насилию.
— Это хорошее начало, — заметила она.
— Может быть этого хватит, — проговорил он, садясь на кушетку рядом с ней. — Может быть…
Эвелин носила платье из шелка «Острова номер 1», переливающееся, зеленое как море платье, подчеркивающее ее естественный цвет. С лица ее сходили морщины м напряжение последних месяцев.
Она улыбнулась Дэвиду, но затем ее репортерское любопытство взяло вверх.
— Как ты думаешь, они дадут какое-нибудь заявление для печати?
— Собираются дать. Но, если хочешь, то, уверен, я смогу устроить тебе личное интервью С Бовето и Освободителем, до того, как они отбудут.
— Хочу ли я!
— Ты, знаешь ли, находишься в выгодном положении, — сказал ей Дэвид. — Только ты знаешь по личному опыту из первых рук, как ПРОН захватила колонию.
Лицо ее на миг омрачилось.
— У меня ведь не будет никаких неприятностей с законом из-за тесного общения с ПРОН, а?
— Ни малейших, — ответил он. — Освободитель добился у Всемирного Правительства согласия на всеобщую амнистию.
— Вот это новость! Не будь я в черном списке…
— На «Острове номер 1» ты не занесена в черный список. И можешь отправить свою статью отсюда. На нее клюнут все отделы новостей на Земле. Ты станешь очень знаменитой.
Она стиснула руки.
— Боже мой, Дэвид, это фантастика!
— И твои репортажи о ПРОН и прошедшей здесь конференции в любом случае разорвут черный список. Но зачем утруждать себя? Почему бы тебе не остаться здесь на «Острове номер 1»?
— Нет, — быстро отозвалась она. — Я не могу.
— Кобб выслал тебя только для того, чтобы я побежал за тобой, — объяснил Дэвид. — Он не со…
— Но пока ты бегал за мной, ты нашел Шахерезаду.
Он поколебался, а затем кивнул.
— Да, нашел.
— И ты влюблен в нее.
— Возможно, мне не следует, — признал Дэвид, — но это так.
Эвелин пыталась совладать со своим лицом, но не совсем преуспела. Глядя на нее, Дэвид почувствовал, как у него самого переворачивается внутри.
— "Остров номер 1" велик, — сказал он. — Нет никаких причин, не позволяющих тебе остаться здесь, если…
— Нет, есть, — тихо перебила она. — Для меня есть причина. Боюсь, эта колония недостаточно велика для всех нас.
Дэвид не знал, что сказать.
— Мне очень жаль, — тихо пробормотал он.
— Сожалеть не о чем. Ты не виноват — никто не виноват. — Она заставила себя посветлеть. — Кроме того, думается, я никогда не буду чувствовать себя уютно в мире, вывернутом наизнанку. Я хочу видеть над собой привычное небо и настоящий горизонт.
Он молча кивнул.
— Как ты полагаешь, — спросила Эвелин, — ты сможешь устроить мне отлет обратно в Мессину на одном челноке с политиками? Это можно организовать?
Он усмехнулся ей.
— Посмотрим.
Они поболтали еще несколько минут, но Эвелин быстро свернула разговор. За это Дэвид почувствовал благодарность к ней. Она поднялась на ноги, он встал и проводил ее до двери кабинета. Какой-то неловкий миг он не знал, что делать. Следует ли ему пожать ей руку, обнять ее или вообще избегать прикосновения? Она решила вопрос, пристав на цыпочки и чмокнув его в губы.
— Прощай, Дэвид.
— Прощай, Эвелин, — откликнулся он.
Она вышла и с сухими глазами замаршировала по коридору, печатая шаг, ни разу не оглянувшись на него. Несколько минут Дэвид стоял в дверях и смотрел ей вслед.
Настойчивое гудение видеотелефона оторвало его наконец от двери. Он хлопнулся на кушетку и коснулся кнопки «ВКЛ», на пульте видеофона. Загорелся настенный экран, дававший изображение в натуральную величину, и на него зыркнуло с больничной койки лицо доктора Кобба.
— Что это бредни насчет передачи семидесяти пяти процентов прибыли корпорации на строительство новых космических поселений?
Дэвид думал, что его ничто не может удивить, но старик снова одурачил его.
— Как вы… считалось же, что это закрытое совещание!
— От меня ничто не закрыто, сынок, — посмеялся Кобб. — А теперь, с чего тебе вздумалось говорить им, будто это моя идея?
— Но она и есть ваша, — вроде как удивился Дэвид. — Я просто вставил в нее цифры.
— Семьдесят пять процентов наших прибылей?
— Именно столько и потребуется для завершения работы в разумный срок.
— Разумный? Да он непосильный! Вот погоди, услышит о нем Гаррисон и остальные члены Правительства.
— Когда вы собираетесь ему сообщить?
— Я? Сообщать им будешь ты. Теперь это твой спектакль. Я инвалид… прикован к больничной койке, истерзан болезнью, страдаю от сотрясения мозга. Говори с Гаррисоном сам.
Дэвид выпрямился, сидя на кушетке.
