— Завидую, — вздохнул Игорь и на минуту вновь погрузился в меланхоличное настроение, из которого вышел под воздействием воплей Зигфрида — воинственных, протяжных и жутких. Сперва Игорь подумал, что германцу плохо, но тут же выяснилось, что тот просто поет балладу на родном языке — юный дворянин понял, что в ней говорилось о том, как мальчик-сирота, выросший у добрых людей, влюбился в дочь смертельно больного херцога, но та в заботах об отце не ответила ему взаимностью, и мальчик отправился на войну, где погиб, а девушка, поняв, что потеряла, бросилась со скалы в залив сразу после отцовских похорон.
Игорь не рискнул спросить, серьезная это баллада или шуточная. У германцев не поймешь.
— Двести третий, — задумчиво протянула Катька, — каким он будет?
Степка, отвернувшийся от иллюминатора, закатил глаза и, вытянув руки перед собой, загробным голосом провыл:
— Я ви-и-и-ижжу-у-у!.. Вот оно, наше будущее! Мы все найдем свое счастье — кто как его понимает! — он подмигнул и уже со смехом добавил: — Лично мы с Клотти поженимся; исполнится нам по шестнадцать — и сразу. Этого вполне хватит для счастья, а?
— Конечно, — девчонка обеими руками обняла Степку, устроив голову у него на плече.
— Я не понимаю, — серьезным тоном, но делая остальным таинственные знаки, объявил Борька, — ну как ты там у них живешь? Они же спят на лавках.
— Да, — удовлетворенно подтвердил ничуть не обидевшийся Зигфрид. Клотти на слова Борьки вообще внимания не обратила.
— Это мелочи, — отмахнулся Степка. — Кровать я могу и сам сколотить.
— За нарушение обычаев они тебе руки отрубят, — злорадно заявил Борька.
— Это у него личное, — так же злорадно заметил Зигфрид, — после соревнований неделю назад. Он там тоже… спал, причем без лавки, а на пьедестале без него обошлись.
— Островок симпатичный! — заорал из кабины Женька. — Заходим?!
— Ты спрашиваешь или сообщаешь? — Игорь кинулся к иллюминатору. — Ага, сообщаешь… Эй, гулянка начинается!
3.
Тут, на семьсот километров северней станицы, снег шел капитально. Было около двенадцати градусов мороза, отличная новогодняя погодка, островок завалило снегом по бедра, и мальчишки минут десять дружно махали лопатами из аварийки (пневмоподдува там не оказалось) под веселый писк из вертушки, где прочно обосновались девчонки. При этом сверху продолжало сыпать.
На расчищенном пятачке в несколько секунд выросла ярко-оранжевая «северянка», от входа в которую скоренько нарастили переходник к вертолету, чтобы не носиться по снегу. Пока мальчишки занимались этим, девчонки раскочегарили внутри печку на сухом топливе и развесили по углам «комнаты» мощные лампы, после чего занялись продуктами, а парни принялись выгружать пиротехнику и натягивать вдоль стенок гирлянды — скоро палатку заливали струи и спирали разноцветного огня, казавшегося живым. Игорь вытащил из вертушки блок видеосвязи и стал настраиваться на Озерный.
До полуночи оставалось еще больше десяти часов, но и дел предстояло немало. Предпраздничный день вообще бывает всегда самым хлопотным, это закон.
Вскоре в палатке стало достаточно тепло (в том числе и от мягко пружинившего под ногами пола), а вот снаружи разыгралась самая настоящая метель — как раз такая, о которой Игорь мечтал, сидя в южной слякотности. Стенки палатки временами подрагивали. Девчонки что-то готовили со свирепым видом, никого не подпуская близко и никому ничего не показывая и не объясняя. Озерный по всем ловившимся каналам транслировал концерты и комедии.
— Никаких новостей! — Женька плюхнулся в надувное кресло и несколько раз подпрыгнул. — Новость одна — Новый Год!
— Почему, — Игорь вдруг снова захандрил. — Есть еще одна… Светлана уехала и даже не сказал — куда… Так что зря мы с Войко хвостами трясли.
— Игорь, — Клотти, держа в руках какие-то пакетики, подошла к мальчишкам. Лицо у нее было серьезным. — Это ты зря. Совсем зря. Я ведь видела ее глаза. Никуда она от тебя не денется, не захочет просто…
— Эх, если бы так! — по-прежнему не очень-то весело отозвался Игорь. — Дайте-ка мне гитару, что ли… — он принял инструмент, на миг уставился в потолок…
— Бледный свет луны паутинный —[44]
Пламенеет вино в бокале.
Тень сгустилась в раме картинной.
Шум шагов в нарисованной зале.
Свет свечи колыхнулся резко.
Где-то дверь закрылась со стуком.
Я ловлю промельк властного жеста:
"Да подайте мне, сударь, руку!"
Пальцы тонкие скрыты перчаткой.
В волосах — бриллиантов слезы.
Нет улыбки. Губы — печатью.
И глаза — холодней мороза.
Звуки вальса в ночном кабинете.
Я совсем танцевать не умею…
Но вот этой, живущей в портрете,
Я ни в чем отказать не смею.
Но, лишь только наступит утро,
На мою ладонь обопрется,
Поглядит жестоко и мудро —
И в свой зал дотемна вернется…
… —Признайся, что сам написал, — после короткой тишины негромко сказал Борька. Игорь, похлопав по корпусу гитары ладонью, покачал головой
— Нет… Это старые стихи. Я не знаю, кто автор…
— Дай-ка, — Степка забрал у Игоря гитару. — Все-таки праздник, хватит уж грустить-то!
— Ага, спой! — оживилась Клотти. — Он столько старых песен знает, даже в информатории их нет!
— Спою, спою, — пообещал Степка, налаживая струны. — Это новогодняя что ни на есть!
Наша елка вся в огнях![45]
К нам на вечер приглашаем.
Новый Год уже в дверях.
Мы сейчас его встречаем!
— Запоминайте припев, ну, потом подпоете!
Наступает Новый Год!
Вот уж близко
дней веселых хоровод,
Дней подарков и хлопот!
Закружит веселье нас!
Выходи и ты смелее!
Пусть танцуем мы не вальс
— Это только веселее! — припев, который в самом деле легко запомнился, подхватили все вместе, а потом Степка опять пел один:
— В новогодний лес пойдем —
Там, где ели держат небо!
Всех влюбленных мы берем —
Неужели ты там не был?!
Наш российский Дед Мороз
Очень щедрый на подарки —
Из алмазов ставит арки,
Жемчугов сугроб нанес!
Снег пушистый за окном
Утром станет прошлогодним…
Так танцуй и пой сегодня —
Будь же счастлив завтра днем!
— А пошли в хоккей сыграем? — спросил Степка, хлопком ладони глуша струны.
