Грохот стоял страшный, вагончики на глазах превращались в решето, от стенок летели щепки. В них кричали, в несколько голосов, но ответного огня не было.
– Прекратить огонь, перезарядить. – скомандовал я. – Васька, приготовить гранаты.
Все быстро сменили магазины, снова начали обстреливать вагоны, но уже без оголтения, а лишь для того, чтобы уцелевшие головы не поднимали. Я больше не стрелял, а лишь держал пулемет направленным на дверь. Затем я оставил пулемет на месте и мы с Василием снова подбежали к бытовкам, но уже с другой стороны, и забросили по две РГД-5 в каждый, теперь через выбитые окна. Снова несколько раз грохнуло, затем стало тихо. Мы отошли на блок, и я крикнул.
– Есть кто живой? Тогда выходи и мордой на асфальт, руки на затылок. Или снова открываем огонь, в живых никого не оставим! И быстро!
В одном вагончике послышалась возня, оттуда на четвереньках выполз чей-то силуэт. Из второго вагончика тоже показался один. Они отползли от дверей и легли лицом на дорогу, сцепив пальцы на затылках.
– Все? – снова крикнул я. – Проверять не пойдем, просто гранатам закидаем!
– Начальник, там еще раненый есть, а больше никого. – крикнул один из лежащих на асфальте.
Действительно, в левом вагончике кто-то начал громко стонать, при этом булькая горлом. Во втором было тихо и в скупом лунном свете было видно, как из двери частыми каплями начала вытекать струйка крови. Видать, внутри настоящая мясорубка, как там кто-то уцелел, совсем непонятно.
– Леха, Васька, давайте еще по гранате и контроль.
Два темных силуэта снова быстро пересекли пространство между блоком и бытовками, я увидел, как они одновременно взмахнули руками, в вагончиках грохнуло опять, а силуэты в лохматом камуфляже быстро вошли в двери. Треснуло несколько одиночных выстрелов, «контроль». Без контроля по любому нельзя, и по военной науке, и потому, что сейчас те, кто пулю не в череп словил, начнут подниматься и пытаться кого-нибудь съесть. Затем в наушнике раздался доклад:
– Чисто.
– Чисто.
– Аня, Ксения, наблюдать за дорогой, занять позиции. – раскомандовался я. – Сергеич, вызывай колонну. Васька, осмотреть бытовки на предмет трофеев и прочего, и бери пулемет. Леха ко мне.
Мы с Лехой подбежали к двум лежащим на дороге злодеям, быстро связали им руки за спиной. Затем, ухватив обоих за шиворот, оттащили к стене блока.
– Сесть. – скомандовал я, и пнул одного из них по щиколотке краем каблука – если умеючи, то очень больно может получиться.
Повторять не пришлось, бандиты сели как сказано. Я посветил на них фонариком.
– Опа, кто теперь с нами… Ты ведь тут главный, верно?
Передо мной сидел тот самый худой и жилистый, который распоряжался на блоке. Ответа я не услышал, и тогда я выдернул НР-2 из ножен и сильно ткнул им бандита в икру, придавив его ногу коленом, а Леха одновременно ударил его ногой в ребра. Бандит аж захрипел от боли, второй попытался отодвинуться в сторону.
– Ты главный, я за тобой два дня наблюдал из кустов, и тебя Мага вложил. Говори лучше, а то начну на ремни распускать.
Какой бы он не был крепкий, но расколется он быстро. Тем более, что он сдался, отбиваться не пытался. Вывод – жить хочет, а все остальное – понты. Да и как иначе, когда ты спишь спокойно «на вершине мира», а просыпаешься от того, что всех вокруг убивают, а тебя, еще не проснувшегося толком волокут куда-то раскрашенные зеленым морды и начинают сразу резать ножами, то обычно такого достаточно, чтобы человек сломался.
– Он здесь главный, так? – спросил я второго.
Тот энергично закивал головой, тощий же сплюнул, за что немедленно схлопотал коленом в наколеннике в нос от Лехи. Нос хрустнул, на камуфляжную куртку потекла кровь.
– Сидеть. Не к тебе вопрос. – сказал я, затем снова повернулся ко второму. – А ты кто такой?
– Один из пацанов, все.
По морде похоже, что из пацанов, молодой, рожа румяная.
– Как зовут?
– Фока.
– На хер мне твоя погремуха, имя какое?
– Паша.
– Хорошо, Паша. Ты, Паша, жить хочешь? – спросил я очень проникновенным голосом, глядя румяному в глаза. – Только честно-честно скажи, хорошо перед этим подумав.
– Хочу! – ответил тот и для убедительности так энергично закивал, что я услышал, как у него в шее что-то треснуло.
– А командира твоего как зовут? Имя скажи, и погоняло.
Это я и так знал, но спросил для завязки разговора.
– Толя. Гвоздем погнали.
– Хорошо. – я отвернулся от румяного и повернулся к тощему. – Теперь вопрос Толе: общаться будем, или будем проверять, насколько плохим способом мы тебя сумеем убить?
К нам уже подошел Сергеич, который как бы между делом взял Гвоздя за шиворот. Тот молчал, и я сказал: «Мордой в дорогу его!», делая движение ножом так, чтобы он заметил. Сергеич легко повалил тощего уголовника на асфальт, Леха придавил ноги, а я потянул связанные за спиной руки вверх так, что затрещали плечевые суставы, давая почувствовать ладонью холод острого лезвия, а затем начал активно отгибать пальцы трепыхающегося подо мной злодея.
Это прием психологический, но действенный. Когда человек точно не знает, что с ним будут делать, но он видел нож, он чувствует, как я пытаюсь добраться до его пальцев, пытаясь их разжать (и разожму ведь рано или поздно), непонятно зачем, а воображения в такой момент разыгрывается, то он пугается даже намного больше, даже если бы его начали пытать на самом деле.
Фокус сработал, тот аж заблажил:
– Да что вам надо то?
– Общаться захотел, а? – заорал я ему прямо в ухо, а затем схватил за это ухо приложил к нему лезвие ножа и чуть надрезал. Тот забился, снова закричал, и я понял, что и этот сломался. Теперь их надо растащить в разные стороны, и они начнут дополнять и поправлять друг друга. Главное – на давать им подумать что их уже не собираются пытать.
Крамцов Сергей, партизанский командир.
4 мая, пятница, ночь, раннее утро.
– Ну братцы, Гвоздь и правда бесценным источником информации был. – сказал я после того, как трупы Гвоздя и Фоки присоединились к остальным.
– Не поспоришь… – ответил Сергеич, закуривая сигарету. – И дислокацию противника раскрыл, и политическую обстановку. Полезно побеседовали.
Подошла наша колонна, Леху я отправил наблюдать за дорогой, а девочек отозвал, и приказал собирать трофеи. Сейчас они были бледными, а несколько луж рвоты на асфальте возле вагончиков показывали, что переворачивание разорванных гранатными осколками и их же пулями трупов для них дело не совсем привычное. А было здесь как на бойне. Но жалости я не чувствовал. Если пошли с нами, да еще наплевав на все мои резоны, то пусть делают то, что должны делать все. «Не могу» уже не работает, перевести их в хозвзвод возможности нет. Пусть будут благодарны за то, что пленных добивать не заставил, а ведь была такая «шокотерапавтическая» мысль. Но потом взял на себя эту малопочетную обязанность, всадив каждому в голову по пуле из пистолета.