ощущал бы он, находясь там, в этой мешанине яростно вопящих людей? Что ощущают они? Кричат ли они от ужаса, или от боевого азарта? Или от злости?.. Многие ли из них доживут до исхода этого дня?..
Несмотря на огромные трудности и столь же огромные потери, штурмующие достигли наконец стены. Стали взметаться лестницы, и на них тут же стали взбираться люди. Но перебраться через набитые поверху стены деревянные щиты было непросто, и большинство из тех, кто поднимался до конца, тут же падали с раскроенным лицом или распоротой грудью. Оставалось лишь надеяться, что хотя бы где-то оборона даст слабину, и тогда атакующим удастся прорваться на стену.
Давин заворожённо смотрел на этот праздник смерти, где люди, до сего мгновения даже не знавшие о существовании друг друга, рубили и кололи, сквернословили и плакали. И убивали, убивали, убивали… Вот ведь как вышло, что для какого-нибудь пастуха из Танна самым важным человеком в жизни внезапно становился какой-нибудь боажский рыбак, протыкающий ему горло иззубренным клинком. Хотя, конечно, великая вина была и на нём, Давине, позвавшем сюда этих людей. Но всё же главным палачом этих тысяч мужчин, главным вдоводелом и умножателем сирот Паэтты был Увилл! Вот он, итог его романтических мечтаний! Вот она, цена его амбиций!
Давин потерял счёт времени. Ему казалось, что бой длится уже бесконечно. Иногда он терял чувство реальности, и его накрывало ощущение, что всё это — лишь сон. Потому что то, что творилось, не могло происходить на самом деле в мире, где существуют боги…
Битва меж тем кипела уже на огромном участке стены. Потерявшие всякий страх люди с остервенелым упорством лезли на стены, словно и не замечая, что большинство из них тут же осыпается обратно, словно жухлая листва. Где-то атакующим удавалось взобраться на саму стену, но там их уже поджидали. Пока что ни на одном участке штурмующим не удалось захватить превосходство. Восемь тысяч бойцов, словно прибой, бессильно бились о стены несокрушимого города.
— Милорд! Милорд! Поглядите туда! — пробился сквозь рёв сражающихся тревожный, если не сказать испуганный голос.
Давин машинально оглянулся, но ничего не увидел. Затем он отыскал взглядом человека, что к нему обращался. Тот указывал куда-то на восток. Давин поглядел туда и обмер… Из леса, находящегося меньше чем в миле от города, на помощь обороняющимся мчался отряд конницы не меньше чем в тысячу бойцов.
— Перестроение! Отступаем! — заорал он так, что поперхнулся собственным криком. — Перестроение!
Увы, бой шёл далеко, и там ничего не слышали и не видели. Угроза, надвигающаяся с востока, была для сражающихся ещё неведома.
— Отводите войска! — кричал Давин, посылая коня к стенам в опасной близости от вражеских лучников. — Во имя Асса, отводите войска!!!
Постепенно всё больше нападающих осознавали новую опасность. Волна атакующих несколько отхлынула от стен — опасаясь оказаться меж двух огней, люди отступали, пытаясь выстроиться в какое-то подобие боевых порядков, чтобы встретить удар кавалерии.
Увы, вражеские всадники слишком быстро покрыли расстояние и ударили по атакующим, когда не все из них ещё успели понять, что же происходит. Всадники яростно врезались в толпу, без стеснения рубя спины и затылки. Та часть войска, что успела перегруппироваться, бессильно взирала на гибель своих товарищей. Стало ясно, что бой проигран, и теперь перед Давином могла быть лишь одна задача — сохранить как можно больше людей.
— Уходим! Все, кто может, уходим! — прокричал он.
Бой за стены уже окончательно стих — теперь армия Коалиции пыталась противостоять новому врагу. Рога затрубили отбой, и людей не пришлось долго упрашивать. Отступление стало слишком напоминать бегство. Впрочем, Давин не винил своих людей. Вместо этого он пришпоривал лошадь.
Глава 39. Охотничий домик
Это был разгром… От восьмитысячного войска осталась едва ли половина — это были те, кто сумел сбежать. Увилл не стал преследовать беглецов. Он словно давал понять, что не питает личной вражды к нападавшим и не считает их ответственными за штурм. Скорее всего, подражая своему кумиру Вейредину, о котором Давин уже был наслышан, он даже окажет помощь раненым врагам. А те, скорее всего, в дальнейшем пополнят его армию. Конечно, лишь те, кто ещё сможет держать оружие…
Давин понимал, что и пленные, и раненые уже вряд ли вернутся обратно. Почти столь же ясно он понимал, что Боаж, наверное, потерян для них. В этом году потрёпанная, униженная армия хорошо если успеет добраться домой до зимы. Ну а в следующем… Лорды, потерявшие столь многих, вряд ли согласятся на новый штурм. Боги!.. В этой битве наверняка погибло около двух тысяч воинов Коалиции. Две тысячи!.. Эта численность просто не укладывалась в голове. В нынешние времена битва, в которой сошлись бы в бою две тысячи человек, уже была бы названа грандиозной…
Но, похоже, времена меняются. Было ясно, что Увилл и дальше станет наращивать силы, тем более что ему, похоже, сказочно везёт во всём. А это значит, что и Коалиция должна лишь сплачиваться и рекрутировать всё больше людей в объединённую армию. Осталось лишь понять — как убедить в этом Стол после такого разгрома…
Увы, сейчас Давин был по-настоящему деморализован. Ему ничего так не хотелось, как бросить это побитое войско и пустить коня в Танн — к Камилле и Солейн. От этих мыслей становилось тоскливо почти до слёз. Тем более, когда он думал о том, что встреча эта произойдёт ещё очень нескоро. Ведь бросить этих людей он сейчас не мог.
Нельзя было и разделить армию, отправив жителей Танна напрямик. Они шли через мятежные земли Колиона, где действовали достаточно крупные отряды Увилла. Давин не мог допустить, чтобы погиб ещё кто-то. Уже следующей весной многие пашни окажутся незасеянными, потому что их владельцы навсегда остались в ямах под Боажем. Эта война грозила обрушить весь сложившийся уклад…
Впрочем, рядом с Локором Салити Давину было грешно впадать в уныние. Бывший лорд домена Боажа, изгнанный из собственного города и теперь наблюдавший, как его подданные с оружием в руках яростно защищают его обидчика, совершенно скис. До катастрофы под Боажем он искренне верил, что до осени вернётся в свой уютный город, отлично защищённый от палатийских варваров, и вот теперь, возвращаясь обратно в Латион, где ему предстояла несладкая роль правителя в изгнании, он, казалось, погасал на глазах.
Также больно было глядеть и на Давила Савалана. Как и многие пылкие натуры, загорающиеся от одной искры, он так же быстро потух, потерпев столь сокрушительное поражение. Для него это стало
