Солнце засияло ярче, словно кто-то повернул выключатель. Я все время смотрел на саванну и решил, что, верно, над нами разошлись облака и солнце стало светить в полную силу. И не вспомнил бы об этом больше, если бы Абрайра не спросила:
— Черт возьми, кто-нибудь еще видит это? — В голосе ее звучала тревога, и я немедленно посмотрел вверх. Никаких облаков над головой не было.
— Да, я тоже заметил! — нервно отозвался Мавро. — Солнце только что сделалось ярче!
Абрайра сказала:
— Si, вот почему Гарсон двигался всю ночь. Должно быть, он получил сообщение, прогноз от спутника связи «Мотоки», и решил побыстрее добраться до безопасного места.
Я по-прежнему соображал с трудом.
— Что должно случиться? — хотел я спросить, но произнес только: — Что?..
— Солнце увеличило светимость! — объяснила Абрайра. — Все вокруг начинает нагреваться. Через двадцать два часа средняя температура на всей планете возрастет на восемь градусов. И начнутся бури, каких вы никогда не видели: ветер в пустыне достигает скорости в 150 километров в час, а летящие песчинки могут рассечь человека на части. Небо делается коричневым от взметенного ураганом песка. Японцы называют такой коричневый воздух тяйро-но сунаараси, чайный ветер. Нужно побыстрее убираться из пустыни!
Абрайра повернулась ко мне и воскликнула:
— Боже, что с твоими глазами?
— Болят, — ответил я, и все посмотрели на меня.
— Они у тебя скошены, — объяснил Мавро, наклоняясь ко мне. — Смотри на мой палец! Сосредоточься! — Он поднял палец вверх и повел им вперед и назад. Я не мог следить за ним.
— Когда сосредоточиваешься, они немного распрямляются, — заключил Мавро, качая головой.
— Тебе досталось больше, чем мы думали, — сказала Абрайра. — Прости, Анжело. Надо было немедленно заняться тобой. Ты врач, что нам с тобой сделать?
Должно быть, я оказался в шоке. Попытался сосредоточиться и вспомнить, что нужно делать в случае сотрясения мозга, но ничего не мог сообразить. Перфекто уложил меня и дал воды. Он порылся в медицинской сумке и отыскал антикоагулянт для приема внутрь и противовоспалительное. Лучше, чем ничего, и у меня не было сил давать ему новые указания.
Абрайра на полной скорости вела машину на восток, пока мы не добрались до травянистой саванны, потом повернула на север. Меня удивил страх моих компадрес. Небо оставалось ясным, ветра не было. День солнечный, даже жаркий. От жары мне скоро сделалось плохо, и меня вырвало. Если бы не жара и головная боль, поездка была бы даже приятной. Я хотел верить, что тревога моих друзей безосновательна.
Но в саванне я и сам заметил тревожные признаки. Светло — оранжевые вьюнки с пыльными красными листьями, похожими на тонкие языки, окружили меня острым кислым запахом апельсинов; желтые стручки на деревьях приобрели запах конфет. Ящерица размером с монитор, с одним глазом на верху головы, а другим — сзади, плюнула в нашу машину луковым соком, маленькие восьминогие личинки размером с мышь рассыпались среди листьев и ветвей, оставляя острый запах своих земных аналогов. Экошок.
Мы примерно час шли на север и увидели обширную полосу сожженной травы. Тут прошли тысячи машин на воздушной подушке. Мы отстали от них на день.
— Куда отправимся? — спросила Абрайра. — Пойдем следом?
— Самое разумное было бы вернуться к Кимаи-но-Дзи, — ответил Мавро. — Мы добрались бы туда за полдня.
Но он говорил это зря. Вернуться мы не могли. После того, что сделали. Даже мысль о движении в том направлении вызывала у меня чувство вины. Я не мог бы вернуться и снова увидеть, что мы сделали с «Мотоки», даже ради спасения своей жизни.
— Я думаю, на северо-восток, — сказала Абрайра. — В том направлении горы. Пройдем на северо-восток до внутреннего моря Аруку Уми, оттуда прямо на восток до океана. Мавро, ты поведешь. Мне нужно отдохнуть.
Я не говорил вслух о растущем чувстве страха. Абрайра права: безопаснее сейчас отыскать убежище, и мое ощущение экошока не повлияло бы на ее решение. Я считал себя неэгоистичным и достаточно храбрым человеком, а такие люди должны в качестве компенсации обладать способностью подавлять боль и быстро приходить в себя после болезни. И пока я храбр, чуждое окружение меня не погубит.
Остальную часть дня машину вел Мавро, а я пытался уснуть. Несколько раз открывал глаза и видел мрачный ландшафт — огромные пространства красного песка и скал, почти без растений. Солнце светило так ярко, что каждая тень отчетливо выделялась: все, что на свету, видно было в мельчайших подробностях; то, что в тени, вообще переставало существовать, как будто проглоченное черной дырой, продолжавшей втягивать в себя свет. Однажды Мавро разбудил нас и показал огромную стаю небольших красных песчаных крабов; эта стая тянулась на много километров. Крабы двигались па север по сухой равнине, абсолютно лишенной пищи; они словно шли ниоткуда и в никуда.
Я подумал о планах Гарсона — как он хочет победить ябандзинов. Пока все идет хорошо, но я не верил, что нам будет продолжать везти. Успех зависит от слишком многих составляющих. Мы пробились сквозь фронт ябандзинов и не дали втянуть нас в генеральное сражение. Если нам повезет, они осадят Кимаи-но-Дзи, и исход этой осады нас не интересует. Мы взорвали все хранилища горючего вместе с промышленным районом и дирижаблями «Мотоки». Ябандзины не найдут в городе средств передвижения, а если захотят перебросить солдат и оружие назад к Хотокэ-но-Дза в дирижаблях, Гарсон был уверен, что наш челнок, полный людьми и кибертанками, сумеет этому помешать. Но главный фактор — колумбийцы. Гарсон рассчитывал на то, что колумбийцы восстанут против ябандзинов и присоединятся к нам. Он полагал, что у колумбийцев нет чувства долга по отношению к ябандзинам. А я считал, что его план может привести к неожиданным и неприятным последствиям.
Мы весь день шли через холмы и заросли живых мидзу хакобинин [45], огромных животных в форме бочки для воды. В свой первый день в симуляторе я видел их кости и по незнанию принял за «коралловые деревья». Думал, что это скелеты растений. Я пытался справиться с окружением, устанавливая ассоциации, сравнивая растения и животных с чем-то знакомым на Земле. Желтые лианы — паразиты, свисающие с мидзу хакобинин, как кишки с живота раненого шакала, не очень отличаются от эпифитов и вьюнков Южной Америки. Мускусные броненосцы видны были повсюду, они рылись своими крошечными лапками в листве, оставляя за собой вонючий след и полуобглоданные ветви. Главное травоядное — по функции олень, по внешности мешок с картошкой. Мы проезжали кусты, на которых висели сладкие плоды в форме почек и вялились на солнце, а тысячи опаловых птиц и крошечных грызунов пожирали эти плоды. Похоже на поля манго, где кормятся опоссумы. Много часов мы пересекали большое море Аруку Уми, потом оказались в лесу больших, с перечным запахом, сине — серых деревьев, со стволами в форме веретена, с красными пузырями, наполненными газом, эти пузыри свисали с каждой ветки и качались в воздухе. Похоже на леса водорослей в земных морях. Лес очень редкий, и ехать через него легко. Но ассоциации в итоге не выдерживали, не слишком облегчали боль, и я все время обнаруживал, что они рвутся и рвутся.
