Сталин, наблюдая все эти приготовления, улыбался. Его определенно рассмешила двусмысленная ситуация, в которой оказались его собственные охранники. Действительно, охранники, долг которых защищать первое лицо государства, попали в ситуацию, где они должны выступать в совершенно противоположном качестве — в роли потенциальных убийц. Совершенно естественно, что это нервировало людей…
Сотрудники охраны, за исключением Власика, вытащили пистолеты и вышли из лаборатории.
— Ну, и задали вы задачку, — добродушно рассмеялся Сталин, с интересом разглядывая опутанное проводами растение. — Посмотрим, что же из этого выйдет.
Наконец, двери открылись и все четверо вошли внутрь. Кобура у Власика была открыта и оружия в ней не было, что сразу же было отмечено всеми.
— А теперь медленно пройдитесь возле цветка, — Гунар в очередной раз оглядел прибор и тянувшиеся к нему провода. — Не так быстро.
Бойцы начали осторожно подходить к столу. Бросаемые ими на цветок взгляды были отнюдь не дружескими, что сразу же отметил и прибор. Его стрелка совершала нервные и неглубокие броски, когда к цветку подходил очередной человек.
Третьим шел Власик, с волнением косившим глаза в сторону прибора. Стрелка вновь дернулась, но не сильно. Следом пошел последний — коренастый парень с чуть оттопыренными ушами. Едва последний приблизился к растению, как стрелка резко дернулась и задрыгала как сумасшедшая.
— Вот и поймали тебя, — с азартом произнес потиравший руки Сталин. — Раз и все!
Охранник при этих словах побледнел, словно он действительно был разоблаченный шпион.
— Это хорошо, товарищ Гунар! — довольно проговорил Сталин. — Это очень хорошее изобретение. И надо уже сейчас думать, как его использовать на фронте, — последнее он произнес уже даже не ученым, а своим сопровождающим. — А как вы считаете, товарищи, — тут он обратился к стоявшей у стола троице. — Может ли растение думать как человек и, а чем черт не шутит, разговаривать как человек?
Своим тоном он дал понять, что его вопрос можно рассматривать и как шутку. По крайней мере им так показалось. Однако, Гунар, как самый старший из троицы, решил ответить, максимально серьезно.
— В данный момент, товарищ Сталин, я могу лишь выдвигать предположения. Мои коллеги, я уверен, находятся в таком же положении. В тоже время, уже проведенные эксперименты, позволяют говорить о том, что растения — это сложный организм, который, что можно утверждать, способен общаться с себе подобными, в состоянии улавливать информацию из окружающего пространства. Мне думается, растение способно думать… Просто на данный момент мы в состоянии судить об этом лишь по косвенным признакам — возмущение электрического потенциала, изменение температуры и цвета и т. д. То это растение не способно говорить и думать, это человек не может понять его и говорить с ним!
— Однако…, — с некоторой долей восхищения пробормотал Сталин. — Молодцы.
У Гунара даже на какой-то момент промелькнула мысль, что высказанные им предположения, что там греха таить слишком смелые предположения, Сталина ничуть не поразили. Ученый не увидел в его лице даже намека на удивление или улыбку. Нет! Ему отчетливо показалось, что тот услышал что-то такое, что и так уже знал и без него, то есть что-то совершенно обыденное. К счастью для науки эта мысль исчезла без следа едва только были произнесены следующие слова Сталина.
— Знаете, Василий Сергеевич, вы можете гордиться, что в стенах вашего учреждения выросли такие ученые. Признаюсь, я поражен широтой взглядов и смелостью их фантазии. Это действительно наши советские ученые, которые по по большевистски смело отстаивают свои мысли. Разве там, на Западе, есть такие? — он с улыбкой оглядел всех троих, лица которых моментально стали алыми. — А?! — тут он вновь повернулся в сторону своей «свиты». — Представляется верным, если деятельность такого молодого, но правильно коллектива будет под нашим самым пристальным вниманием. Все наработки данной лаборатории необходимо незамедлительно готовить к внедрению в действующую армию. Владея такими возможностями советская контрразведка просто обязана будет избавить войска от диверсантов и предателей. Лаврентий Павлович, как вы считаете? — он многозначительно посмотрел на Берию.
Стоявший все это время молча, нарком государственной безопасности выдвинулся вперед.
— У меня также нет никаких сомнений, что работа ученых заслуживает высокой положительной оценки и с ее результатами необходимо в самом скорейшем времени познакомить ответственных сотрудников наркоматов и особых отделов фронтов и армий.
Из дымки утреннего тумана, непроницаемым пологом накрывшим большую часть океана возле канадской границы, медленно появлялись корабли с опознавательными знаками военно-морского флота Северо-Американских Соединенных штатов. Первыми показались несколько минных тральщиков, с ярко зажженными прожекторами, нетерпеливо обшаривавшими окружающее пространство. Несколько позже белая пелена из своих объятий выпустила угловатый корпус эсминца типа «Флетчер», который сразу же занял самое дальнее место в защитном ордере. Следом за ним, вырывая из тумана беловатые клочья, появился флагман соединения. Двухсотсемидесятиметровый монстр с водоизмещением почти в 60 тысяч тонн на фоне остальной корабельной мелочи выглядел по истине инородным телом. Длинный обтекаемый корпус линкора, похожий на гигантский гарпун, был загроможден многоуровневыми башнями артиллерийских систем с грозно выставленными в небо стволами орудий.
Соединение вышло в заданный квадрат. Корабельные двигатели, рыкнув в очередной раз, замолкли. На палубы опустилась тишина.
— Надеюсь, дорогой Уинстон, вы не считаете такое место для встречи исключительно моей блажью? — пожилой господин откинулся на спинку инвалидного кресла с застывшим на его лице извиняющем выражении. — Я, действительно, до безумия люблю океан…, — из кают компании открывался потрясающий вид на просыпающийся океан. — И, естественно, безопасность.
Его собеседник с тяжелой «бульдожьей» челюстью в ответ лишь добродушно рассмеялся. Он стряхнул пепел с громадной сигары и проговорил:
— Что вы, господин президент, это чудесное место!
Он удобно расположился на мягком кожаном кресле, высота сидения которого была чуть ниже чем у инвалидного кресла Рузвельта. По этой причине и без того не больно высокому Черчилю приходилось смотреть на собеседника снизу вверх.
— Я и сам не равнодушен к океану. Место жительства, знаете ли, располагает, — помигивая пошутил он. — Да и корабль просто великолепен! Только со стапелей. Кажется, в воздухе еще пахнет свежей краской.
Во время этого ничего не знающего разговора оба прекрасно понимали, что это всего лишь прелюдия к чему-то более серьезному и важному. Все же остальное — необычное место встречи, новейший американский линкор, невиданная секретность — это не более чем антураж, который лишь подчеркивал насколько тяжелыми будут поднимаемые на встрече вопросы.
— Вы ознакомились с материалами? — наконец, Черчиль решил сделать первый шаг. — Материалы достаточно красноречивы.
На небольшом журнальном столике, который стоял немного в стороне от собеседников, лежало несколько пухлых папок с документами. Ближайшая к президенту САСШ была открыта и несколько листов из нее было перевернуто.
— Вы правы, они более чем красноречивы, — был вынужден согласиться Рузвельт, немигающим взглядом застыв на бумагах. — В последнее время мы уже несколько раз все это обсуждали…, но, признаться, я в затруднении…, — он с некоторым трудом оторвал взгляд от бумаг и перевел его на собеседника. — Ведь принятое сегодня решение будет иметь далеко идущие последствия…
— Господин президент, — Черчиль решил немного ему помочь. — Не так давно я сказал, что для победы над Гитлером готов отправиться в ад и заключить союз даже с дьяволом, — Рузвельт понимающе кивнул головой. — Но Гитлера нет…, а значит и договор не действителен.
Рузвельт протянул руку к столу и взял один из документов. Казалось в его руках был не обыкновенный листок бумаги, который можно легко порвать, а что-то неимоверно опасное и страшное, способное причинить вред.
— Так все же, каково ваше решение? — нетерпеливость Черчиля была объяснима — он был маниакально последователен в ненависти к своим врагам. — Вы согласны?
Тот словно не слышал вопроса. Его рука продолжала осторожно сжимать документ, а взгляд бездумно застыл.
— Если ты хочешь знать мое мнение, Уинстон, — Черчиля насторожило столь необычное начало. — …Меня пугает не это, — он с брезгливой миной на лице бросил документ к остальным. — Прекращение закупок нашей техники…, дефицитного металла… каучука и даже раций…, — он перевел взгляд на своего собеседника, который к своему ужасу прочитал в его глазах настоящий страх. — Нет! Совсем не это. Как раз здесь-то и все ясно, — однако судя по выражению лица, Черчиль так не думал. — Русские просто умеют хорошо держать удар, Уинстон! Понимаешь?! Теперь им просто не нужна наша помощь…
