– Ты единственный, кто пережил эту ночь и можешь отправляться в свою деревню, – сказал судья, глядя в полубезумное лицо Орлова. – Я надеюсь, твой пример будет хорошим уроком вашим старейшинам. А для тебя позор – худшее наказание, намного хуже смерти.
– Я никуда не пойду! – взревел царь, попытавшись вскочить на ноги и кинуться на Дрожжина.
Однако затекшие мышцы не держали тело, и он как сноп повалился на спину. Антон, рыча, отчаянно катался в пыли, но сделать ничего не мог.
Дрожжин кинул на землю армейскую флягу, в которой булькнула жидкость и плоскую коробочку.
– Натрись мазью, если не хочешь встречаться с хамелеонами. Олег чудом от них убежал, но у него был автомат, а таким мразям, как ты, оружие в руки давать нельзя.
– Олег! – заорал Антон, услышав ненавистное имя. – Слушай меня, слушай!!! По моему приказу убили твоего отца, Виктора Руденко!!!
– Олег тебя не услышит, – ответил судья. – Он тяжело ранен, и если поправится, я, конечно, ничего ему не скажу. К тому же у Олега теперь есть другой отец, нуклеар, так что вряд ли ему будет интересно.
Как только Дрожжин скрылся за домами, Антон вцепился в крышку фляги, отвинтил ее и надолго присосался к горлышку, жадными глотками поглощая горьковатую жидкость с привкусом мятных листьев. Когда он напился, то некоторое время просто лежал, раскинув руки, бездумно глядя в наливающееся синевой небо, а потом сел и огляделся вокруг. Дорога, дома, деревья, воздух, облака и особенно тени – стали вдруг насыщенным, не в меру контрастным, будто впитали в себя огромное количество разнообразных красок. Боль от побоев ушла, тяжесть в теле сменилась странной легкостью. Орлов подумал, что не так все и плохо, а нежелание его убить – большая ошибка аборигенов. Ведь он обязательно с ними поквитается.
Затем царь открыл коробку, в которой была липкая, неприятно пахнущая, холодная мазь, и тщательно намазал лицо, руки и ботинки.
– Да. Да-а-а-а, – протянул царь, глупо улыбнувшись появившемуся неизвестно откуда Виктору и дружески кивнув покойному товарищу. – Я вам, сукам, еще покажу, как со мной связываться!
– Конечно, покажешь, – согласился Виктор, – а теперь пора домой.
Ноги не слушались, и сначала царь полз по дороге на четвереньках, то и дело падая, но потом смог подняться и пошел на запад, продолжая рассказывать, какие кары ждут всех, кто осмелился не выполнить его, Орлова, волю. Впрочем, делал он это без злобы. Голос правителя смягчился, глаза остекленели, речь стала прерывистой, а движения замедленными.
Неровной походкой, прихрамывая, чуть склонив голову набок и криво ухмыляясь, царь Антон брел по Мариупольскому шоссе.
– Да, Виктор, они так и сказали, – бормотал он. – Так и сказали… они не захотели меня убить, Виктор, не захотели…
Услышав далекий клекот, правитель остановился и посмотрел вверх. Высоко в небе парил птеродактиль.
– Не захотели, – медленно проговорил Антон и, спотыкаясь, продолжил свой путь. – Скажи, а это настоящая птичка или умершая, такая как ты, Виктор? Виктор!.. Виктор!!!
Царь обернулся, но никого не увидел. Он стоял перед кладбищенским серо-черным забором, над которым возвышалась церквушка.
– И ты от меня свалил, – обиженно проворчал правитель и в очередной раз принялся пересказывать самому себе недавно произошедшие события.
Он бормотал безостановочно, потому что как только умолкал, тут же в ушах звучали предсмертные проклятия и полные страданий вопли солдат, привязанных с той стороны границы Запретной зоны, которых заживо рвали сперва собаки, а потом какие-то ночные хищники, невидимые в темноте. В этом и была главная кара, уготованная нуклеарами правителю Лакедемона: все слышать, но не иметь возможности ничем помочь.
* * *
Светлана провалилась в сон только под утро. Тревога, которая терзала весь день и неимоверно усилилась ночью, заставила Верховную жрицу несколько часов мерить беспокойными шагами свою маленькую келью, а потом сил дойти до дома уже не оставалась, и она решила ночевать в храме. Сон упал как тяжелая шкура, жуткие образы продолжали мучить женщину. Проснулась она не с рассветом, как обычно, а почти к полудню, неотдохнувшая, в холодном поту, с тяжелой головой.
В дверь кельи робко постучали:
– Госпожа, – проговорил испуганный голос, – что-то случилось?
– Ничего, уходи, – сказала Верховная жрица.
Девочка-послушница поспешила исполнить приказание, а Светлана задумалась, пытаясь понять: что означало ее видение? Почему-то этот сон казался очень важным, но ускользающие обрывки не желали складываться в полную картину, и словно осколки разбитого зеркала кружились перед глазами. В них отражались странные картины: большой костер, который превратился в Храм Славы, но после характерные купола куда-то пропали, и храм стал похож на обыкновенный горящий дом. Из него доносились дикие крики, будто там сжигали демонов, а она, преисполненная негодования, с презрением смотрела как неземное, алое, словно кровь, пламя лизало стены.
– Грешники, – говорила непонятно к кому обращаясь Светлана, – грешники, горите, проклятые, отныне и до скончания времен! Вы не достойны священных вод Миуса! Будьте вы прокляты и оставьте надежду, раз вошли сюда!
Вдруг она увидела, как из храма выскочила маленькая фигурка и помчалась что есть мочи в сторону реки.
– Трус, ты не уйдешь! – воскликнула жрица. – Никому не избежать гнева Немезиды, нечестивец!
За спиной у нее выросли два гигантских крыла, и Светлана с легкостью поднялась в воздух. Это было жутко и одновременно прекрасно.
Человек мчался по незнакомой дороге, а за ним по пятам следовала огромная черная Светланина тень. Человечек, оглядываясь, пытался оторваться от погони, но жрица без особого труда настигала жертву.
Вдруг несчастный поскользнулся и распластался в пыли. Издав победный крик, Светлана стремительным ястребом бросилась вниз.
– Не надо, – завизжал грешник, перевернувшись на спину и вытянув руку перед собой. – Не надо!
Но разве мольба о пощаде может смягчить наказание?! Острыми когтями жрица вцепилась в глотку труса. Человек хрипел, пытался вырваться, яростно сучил ногами, бил Светлану по груди, но все было тщетно.
И вдруг раздался громовой хохот. Светлана подняла голову и увидела Лёню. Молодого, красивого, такого, каким он ей запомнился в их первую встречу. Вот только выглядел он намного уверенней в себе, чем двадцать с лишним лет назад, в глазах отсутствовала застенчивость, но было нечто иное, жуткое, холодный огонь или пылающий лед…
– Как ты смеешь веселиться?! – оскалилась Светлана. – Я карающая длань Немезиды!
– Правда? – снова засмеялся Дрожжин. – Я тоже судья. Но это вовсе не отменяет человеческую глупость. Ведь так, Лисёнок?
