– На нем карлик летает, так я слышал. Который со мной ехал. Только он предатель, убежал, а я – вот он, с великим вождем вместе, – веско произнес Ляков. – А мелкий оказался предателем.
– Этот маленький, похожий на человека, убежал в мертвый туман. Разведчики Байгу Ската гнались за ним, пока могли, они видели, что он прыгнул под камень, исчез, а потом появился снова, но вместо лица у него было страшное.
– Чего страшное?
– Человек не знает слова, чтобы назвать то, что было у маленького вместо лица. Его огромные глаза блестели в тумане, а кроме глаз, там ничего не было! Твой спутник – демон отравленной земли! А теперь я вижу, что он умеет летать! Точно демон!
«Каботажник» медленно проплыл, подгоняемый ветром, поперек курса, которым двигались кочевые. Низкие тучи вскоре скрыли его из виду.
У подножия холма Ляков затормозил и выбрался из сендера.
– Пойду, – заявил он, – с местными потолкую. Смотри, вождь, чтоб твои покуда не совались, не пугали фермеров. Только явятся, когда не следует, – и всё! И мне конец, и у тебя ничего не выйдет. Вместо того чтобы у Левана подвалы обчистить, будешь с фермерами биться, а у них сейчас и взять нечего.
Уголек покивал и заявил:
– Мои не будут пока что пугать. Мы придем пугать ночью, как сказала Йолла.
Ляков тяжело вздохнул и побрел по склону вверх. На гребне холма остановился, оглядел долину. Фермы затихли, все ворота заперты, над крышами медленно струится дым. На холме ветер сильный, долину защищают холмы, там тихо. Старик поплелся вниз. Говорить он решил с Кижаном – мужик рассудительный, уважением пользуется. Если с ним поладить, остальных Кижан сам убедит. Правда, Кижан сейчас злой, зато он Лякову кое-чем обязан. Старик уже давно потихоньку доносил богатому фермеру, что происходит в большом доме. Когда Леван решил для острастки сжечь одну из ферм в долине, именно к Кижану и бегал Ляков с доносом.
Старик спустился по склону, пересек поле с торчащей, как щетина, подстриженной стерней и направился к ограде фермы. За оградой было тихо. А кому бы там шуметь? Дикари вымели всё подчистую, манисов угнали, домашнюю птицу уволокли. Кижан сейчас злой – мало того что ограбили, так еще и Леван морду набил. Но говорить нужно только с ним, тут Ляков не сомневался.
У ворот старик немного потоптался, собираясь с мыслями. Обернулся – что там, на холме? Кочевых не видно, но ведь наверняка следят голозадые. Лежат на холме и пялятся на Лякова. Он еще раз тяжело вздохнул и постучал. И тут же створка скрипнула, сдвигаясь. Конечно, за гостем давно наблюдали, тишина за воротами была обманчивой.
Кижан ступил в приоткрывшуюся щель. В руке его был пороховой самострел, и дуло глядело точнехонько в лоб Лякову.
– Здоро́во, Кижан.
Фермер смерил старика недобрым взглядом. Кровоподтек после удара Левана остался знатный – в половину лица, из-за этого морда казалась перекошенной. Нетрудно догадаться, как ему сейчас охота в Лякова пальнуть.
– Ну? – хмуро произнес после паузы Кижан. – Чего еще твоему атаману нужно? У меня все равно ничего не осталось.
– Я не с Леваном, – начал Ляков, – ушел от него. Нехороший он человек оказался, жестокий, и не по справедливости поступает.
Кижан глядел все так же неприветливо, но ствол самострела чуть в сторону отвел.
– Кижан, я теперь с кочевыми. Сендер угнал, «гатлинг» увез, все голозадым отдал. Они хотят на Левана ударить, дикие-то. Без «гатлинга» Левану не устоять, одолеют его кочевые. Так я их упросил, чтоб вас не трогали, хозяев здешних. Но уж и ты пообещай, что вы по кочевым не станете стрелять. Они пройдут тихо, на Леванов дом нападут, потом восвояси уберутся.
Кижан задумался и самострел опустил вовсе. Ляков перевел дух – ведь фермер злой нынче, мог бы и без разговоров пальнуть. Что задумался – уже хорошо, теперь пойдет нормальная беседа.
– Так что ж получается? – медленно заговорил Кижан. – Людоеды Левана прикончат – это, конечно, славно. Но ведь из дома всё повынесут? Все припасы наши: и пшено, и кукурузу, и овощи? Весь урожай наш? А нам как жить? Дожди пройдут – что сеять будем?
– Что у вас по погребам попрятано, то и будете, – внушительно произнес Ляков. – Мы ж с тобой друг друга понимаем, верно? Что ты Левану отдал? Пустые мешки? То есть не пустые, а трухой набитые?
– Трухой, верно. И камней добавил для веса. Только сверху с пшеном и брюквой уложил, когда в подвал сгружал. – Кижан прищурился, отчего его разбитое лицо и вовсе перекосилось. – А ты откуда знаешь? Или наши припасы проверял? А Леван знает?
– Ничего Леван не знает, – успокоил старик. – Я ж говорю, с голозадыми пустынниками я теперь заодно. Твое подворье они обнесли, так? И припасов вывезли столько, что всем племенем обожрались, а их там до некроза много собралось. Сейчас стоят дикари за холмом, ждут, с чем вернусь. Они хоть тебя и ограбили, все же по-прежнему думают, что припасы к Левану вывезены, я им так сказал.
– Добро, – промолвил Кижан. – Пусть так и думают. Не говори им про мой обман. Постой-ка… а ты что хочешь за свою доброту?
– Канистру горючего. Собираюсь деру дать от голозадых, бензин нужен. Ствол еще хоть какой, патроны к нему. Так вышло, что у меня оружия толкового при себе нет, а в степи без ствола несподручно. Соглашайся, Кижан. Смотри, как славно выходит: кочевые Левана прикончат, в пустыню уйдут. Потом дожди зарядят, и все смоют, ничего не останется. Ведь рано или поздно атаман бы догадался, что вы его надули, мешки с трухой и камнями вместо урожая в его подвал сложили. Ну а послушаешь меня – все будет шито-крыто.
Старик умолк, пытливо вглядываясь в лицо фермера, казавшееся особенно злобным из-за здоровенного синяка. Кижан тоже молчал, прокручивая в голове опасные мысли. Ляков понял: если банду Левана – его, Лякова, прежнюю банду – изничтожат, недолго здесь быть миру. Новая банда вскоре объявится, сами же местные фермеры и начнут разбойничать, а Кижан у них атаманом заделается.
– Ладно, – буркнул наконец фермер. – Я к соседу схожу, потолкуем, обсудим. Ты здесь жди, никуда ни ногой.
– А если Леван объявится? Мне так вот и сидеть здесь, дожидаться смерти?
Кижан обернулся, кликнул батрака:
– Прими гостя, накорми тем, что там еще осталось после кочевых. Пусть меня дожидается. Если смоется старый – с тебя шкуру спущу. Пока не пытается бежать, он мой лучший друг и самый добрый гость, корми его и пои. Так-то вот. – Фермер, хмуря разбитое лицо, шагнул из ворот и кивнул.
Ляков скользнул мимо сердитого Кижана во двор. Батрак уже поджидал его, многозначительно поглаживая рукоять здоровенного тесака, подвешенного к поясу в потертых ножнах. У дверей дома стояли члены семьи Кижана – и тоже смотрели без тепла. Ляков вздохнул и нарочито бодро произнес:
