Шары закреплены на металлических стрелках, которые, в свою очередь, приделаны к зубчатым колёсикам. Благодаря им система движется синхронно. Бейл уже почти достигла дальней стороны Оралка. С поверхности кажется, будто два солнца слились в одно. Значит, сезон отлива скоро заканчивается, до начала сезона спор осталось совсем немного. Ночи на поверхности удлинились, почти сравнявшись с днями. Значит, мои расчёты верны, я в тюрьме как раз столько времени, сколько и думала.
Гурта наклоняется вперёд и громко прокашливается. Глаза у него светло-серые, водянистые, будто у мертвеца. Ненавижу их племя и всё, что их касается.
— Будьте любезны, назовите своё имя, — произносит он на эскаранском с сильным акцентом.
Собираюсь ответить что-нибудь дерзкое, но потом решаю — сейчас не время. Следует выяснить, что ему нужно, а препирательства мне в этом не помогут.
— Моё имя… — начинаю я, судорожно сглатываю — горло совсем пересохло — и договариваю: — Моё имя Массима Лейтка Орна. Я из клана Каракасса, член Кадрового состава Ледо.
— Ледо?
— Плутарха Натка Каракасса Ледо. Магната клана Каракасса.
Учёный прищуривается, губы чуть растягиваются в улыбке.
— Моё имя Гендак. Я учёный из города Чалем.
— Рада знакомству.
— Прошу простить за то, что с вами обошлись так сурово, — продолжает Гендак. — Произошло недоразумение. Вас не должны были трогать. Но, к сожалению, коллеги забыли о моей просьбе, так им хотелось вас наказать. Как только я узнал, что произошло, сразу за вас вступился.
Извинения звучат неискренне. На самом деле этому человеку меня не жаль. Просто хочет, чтобы я знала — он в случившемся не виноват. Жду, что Гендак скажет дальше.
— Орна, вам известно, за что вас наказали?
— Напала на другого заключённого, — отвечаю я. После долгого молчания разговаривать непривычно, а с распухшими губами — ещё и трудно.
— Нет, не из-за этого. Дело в том, на кого вы напали.
— Что в нём такого особенного?
— Чарн — отличный кузнец. Мало кто из наших пленников умеет ковать оружие. Поэтому он для нас — ценное приобретение, а вы вывели его из строя.
— Рука скоро восстановится, и нескольких оборотов не пройдёт. Скажите спасибо, что я её не сломала.
— Это вы скажите спасибо — себе. Иначе вас наказали бы гораздо более жестоко.
Вглядываюсь в его лицо. Гендак откидывается на спинку кресла, поглаживает усы.
— Вы не слишком хорошо общаетесь с другими заключёнными. Вернее, совсем не общаетесь. Можно узнать почему?
— А вам какое дело?
— Просто любопытно.
Молчу. Нет, такого ответа мне недостаточно.
— Не хотите отвечать?
— Сначала скажите, зачем спрашиваете.
Наступает долгая пауза. Обращаю внимание, что движения Гендака медленные, очень чёткие. Когда молчит, замирает вовсе. Но мысль работает напряжённо. Он соображает, рассчитывает.
— Я всю жизнь посвятил изучению вашего народа, — произносит Гендак. — Ваших людей. Эскаранцев.
— Узнай своего врага и победи его?
— Лучше — примирись с ним, — возражает Гендак.
— Ваш народ не хочет мира, — с горечью произношу я.
— Ваш тоже.
Против этого не возразишь. И клана Каракасса это особенно касается. Долгая война приносит им немалую прибыль, потому она и тянется уже целых семь лет.
Гендак устраивается в кресле поудобнее. Стараясь, чтобы он не заметил, проверяю, крепко ли я привязана, но увы — освободиться своими силами не получится. Жду продолжения.
— Противостояние между нашими народами имеет долгую историю, — начинает тот. — Никто из ныне живущих не помнит времён, когда мы не воевали или не конфликтовали. Дошло до того, что все считают такое положение вещей нормой. Но я с этой точкой зрения не согласен. Считаю, эскаранцы и гурта должны лучше узнать друг друга. Это поможет им жить в мире и согласии.
Не очень-то я ему верю.
— После всего, что было? Понять — одно дело, но от этой войны пострадало слишком много людей. И что же, по-вашему, они смогут забыть причинённое им зло?
— Надо же с чего-то начинать.
Говорит Гендак убедительно, однако я с ним не согласна. Никаких дружеских отношений между нашими народами быть не может, и лично я этому только рада. Перебить бы их всех до последнего за то, что они сделали. Вспоминаю, как людей забирали врачеватели, как меня избили и бросили в ту пещеру. Как убили моего мужа. Никогда их не прощу, ни за что. Но гнев мой немного остыл. Теперь я в состоянии его контролировать.
— Ваши Старейшины считают, будто законы Маала приказывают воевать с моим народом. Разве ваше стремление к миру не идёт с ними вразрез?
Гендак разводит руками:
— Мудрость Маала была поистине велика. Я же просто пытаюсь понять ваших людей. А для чего будут использовать мои знания, для войны или для примирения — над этим я не властен.
— А органы у нас вы тоже за этим забираете — чтобы лучше нас понять, да?
— Этим занимаются другие учёные мужи, преследующие иные задачи. Дело в том, что физиология эскаранцев и гурта во многом схожа. Кроме того, на ваших людях можно тестировать новые лекарства и яды, да и для начинающих врачевателей практика неплохая. Солдаты гурта редко берут пленных. Единственная причина, по которой вы до сих пор живы, — мы рассчитываем, что вы принесёте нам пользу. Когда же ваша полезность будет исчерпана, мы от вас избавимся.
Что ж, зато честно. И угроза ясна. Не будешь сотрудничать — пойдёшь под нож.
— Я вам ответил, теперь ваша очередь, — напоминает Гендак.
Отвечаю не сразу — думаю, что лучше сказать.
— Я не разговариваю с другими заключёнными, потому что никто из этих людей мне не близок. Говорить с ними не о чем. Они меня не волнуют.
— А за пределами тюрьмы есть что-то, что вас волнует?
Мой сын. Сын, которого я никогда не увижу. Который дерётся на этой проклятой войне где-то далеко отсюда, думаю я и отвечаю:
— По большому счёту нет.
Меня отправляют обратно в камеру. Лезу вниз по лестнице, а другие заключённые глаз с меня не сводят. Глаза Чарна на покрытом синяками и кровоподтёками лице пылают злобой. Повреждённая рука висит на перевязи. Кожей чувствую его ненависть, но знаю, что ничего предпринять Чарн не осмелится. Я всем дала понять, что со мной лучше не связываться.
Лестницу вытаскивают, и решётчатое окно наверху захлопывается. Иду в угол и молча сажусь. По пути бросаю взгляд на Фейна. Он смотрит на меня, как и все остальные. Кажется, в моё отсутствие его никто не бил.
Не знаю, почему для меня это важно. Просто хотела убедиться, и всё.
