тому же если бы мы получили свое наказание прямо сейчас, а китежцы лишь через год, учиться в нашем заведении им стало бы очень некомфортно. Вот так.
— Логично, — кивнул я. — Только меня не оставляет мысль о странности такого резкого решения вопроса с обменом. Фактически в нас просто ткнули пальцем и сказали: «Поедете ты и ты». Никакой подготовки, никаких списков и утверждения кандидатов. Да что там, мы же несовершеннолетние! А тут даже слова не было сказано о переговорах с опекунами или родителями.
— М-да, странная спешка, — покачал головой Михаил. — Но в остальном…
— Ну? — поторопил я приятеля.
— По поводу несовершеннолетних… Ты устав читал? — осведомился Горский и, заметив мою заминку, вздохнул: — Понятно. А вроде не дурак… Ладно, объясняю. Все вопросы обучения студентов, курсантов и слушателей с момента поступления и до выпуска решаются только ученым советом университета. Ни опекуны, ни родители, ни даже Большая палата Новгорода не имеют права вмешиваться. А наше училище, как ты должен помнить, является частью Ладожского университета. — Словно в подтверждение своих слов, Михаил ткнул пальцем в кокарду на своей фуражке, где красовался герб того самого учебного заведения.
Вот тут у меня в мозгу и щелкнуло. Вспомнились исторические очерки, читанные мною еще в той жизни. Очерки об учебных заведениях Средневековья и их положении в государствах.
— Право на герб, право на самоуправление… — пробормотал я.
— Право суда и прочее… — подхватил Горский. — Именно. Университет, со всеми его отделениями, училищами и школами, это фактически государство в государстве. Разве что вместо налогов живет за счет платы за обучение.
— А Классы?
— Пф! В том-то и дело, что это детище военного ведомства Русской конфедерации. Отсюда и все эти танцы с обменами, и дипломатические игры с наказаниями, — ответил Михаил и, помолчав, добавил: — Ну, я так думаю.
— Вот же… — Я еле сдержался, чтобы не выругаться. — Интересно, и почему никто до сих пор не додумался прижать этот пережиток Средневековья?
— Ха… — Михаил весело ухмыльнулся. — Может быть, потому что большинство людей, что-либо значащих в политике, когда-то были студентами? А может быть, потому что все университеты связаны между собой огромным количеством договоров, статутов и соглашений? И стоит надавить на один, как за него вступятся все?
— Уважаемый Михаил Иванович, мне кажется, у нас есть интересная тема для частного разговора… в более… спокойной обстановке. Что скажете? — медленно проговорил я, не сводя взгляда с собеседника. Горский насторожился и стер улыбку с лица.
— Ну, если вы настаиваете, Кирилл Миронович… — после небольшой заминки ответил он, подхватывая мой тон. — Сегодня вечером, у нас?
— После ужина, — согласился я и, глянув в окно, дернул Мишку за рукав. — Наша остановка, выходим!
Вернувшись домой, я заперся в комнате. Хельга в конторе, опекун куда-то слинял, и даже тетушка Елена еще не пришла, так что в доме тихо и пусто, и у меня есть время на размышления.
А подумать было о чем. Меня совсем не привлекает идея пусть даже годичного перевода в Китеж. Нет, вовсе не из-за возможных проблем со слишком много воображающими о себе курсантами. Просто годовая отлучка в парящий город сильно притормозит осуществление моих планов как по мастерской, так и по строительству дирижабля. А может, и не только притормозит. Сомневаться в том, что все ученики военного учебного заведения находятся под присмотром соответствующей службы, не приходится. Факт. Военных «китоводов» довольно мало в любой стране, и контроль над ними точно имеется. А значит, есть риск, что мои наработки легко и непринужденно перекочуют в руки «сведущих», но совсем мне не интересных людей. И это второй из возможных минусов. К ним же стоит отнести неминуемое расторжение контракта с «Фениксом» и, что значительно хуже, потерю возможности учебы у Ветрова. В минус же записываем мое возможное невольное «вляпывание» в дипломатические игры между университетом и адмиралтейством Русской конфедерации. Спасибо Мишке, открыл глаза.
Плюсы же… Хм. Более глубокое обучение специальным военным дисциплинам, нежели имеющиеся в училище, даже в размере двух сессий, если я правильно помню лекции Ветрова, но вместе с тем… на кой мне нужны такие вещи, как, например, шагистика, пусть и в минимальных дозах, благо на дирижабле особо не помаршируешь… или общие военные дисциплины? Нет, штука, конечно, полезная… для кадровых флотских офицеров, даже в чем-то незаменимая, наверное, раз той же шагистикой и Мишкиных однокашников напрягают, но… я не собираюсь служить в военном флоте и в офицеры запаса, как большинство выпускников училища, «запасаться» не желаю, в частности потому и на заочное пошел. Мне нужен только диплом и ценз для патента капитана-«китовода»! Значит, тоже в минус? Эх.
Но противовесом ко всем этим моментам идет отчисление из училища и, как результат, крушение всех моих планов разом. Нет диплома — нет патента, а значит, никаких «китов» и неба. Дилемма, однако. Хотя-а… Я невольно улыбнулся пришедшей в голову идее… ведь дирижабль моего проекта будет выглядеть как обычная «селедка», а для управления каботажником патент «китового» капитана не нужен. Тряхнув головой, я довольно потянулся. Если подумать, то все не так плохо. Может быть… Идея, конечно, безумная в своей наглости, но ведь я и так собирался воплотить нечто в этом духе, так почему бы не использовать ее и в этом ключе? Ну, в крайнем случае, разумеется. А до тех пор стоит прикинуть кое-какие варианты…
Так. Надо поговорить с дядькой Мироном и Гюрятиничем. И обязательно с Михаилом. Без его помощи я не справлюсь. Точнее, справлюсь, но отношения наши однозначно будут испорчены. И даже если позже он поймет, почему я поступил именно так, вернуть доверие Горского будет не просто. Совсем не просто. Может быть, стоит попытаться найти еще и китежцев? Или… ладно, с последним пунктом решим позже.
К приходу чем-то очень довольного Завидича я успел проголодаться, съесть приготовленный вернувшейся с рынка тетушкой Еленой обед и пробежаться по вопроснику очередного экзамена… назначенного на следующий день. «Начала навигации», бр-р… нужно озаботиться созданием нормальных навигационных приборов для моего дирижабля. М-да…
Ну, настроение опекуну я быстро испортил. А когда выслушал полную версию наших с Михаилом приключений в училище, он и вовсе вышел из себя. Хорошо еще, что ярость его была направлена не столько на двух горе-студиозов, сколько на дирекцию. Не любит Мирон Куприянович шантажистов. Ой, не любит.
— И что делать думаешь? — осведомился опекун, после того как выдохся, сообщая пространству, что именно он думает об одном конкретном директоре.
— Я взял время на размышление, — ответил я. — Но могу сразу сказать, что ни один из вариантов меня не устраивает. Так что
