– Мика синун нимэси он?[2]
Вадим опустил руку, чуть повернул голову к Павлу и сквозь зубы спросил:
– Что он сказал?
– Спрашивает, что мы тут делаем, – ответил Павел и добавил: – Наверное…
Вадим смекнул, что его друг ничего не понял, поэтому попытался улыбнуться и, приложив руку ладонью к груди, произнес:
– Вадим. А это мои друзья.
– Мина юмарян![3]
– Это я знаю, – воскликнул Павел, – он говорит, что не понимает.
– Спасибо, – тихо поблагодарил Вадим, сам пытаясь вспомнить слышанные им когда-то финские слова.
– У нас, кажется, ваш «пойка», – произнес он после короткой паузы.
Главный вепс уловил знакомое слово, и Вадим, чтобы закрепить успех, отступил на шаг в сторону и протянул руку, указывая на реконструктора, держащего ребенка.
Малыш, словно почуяв, что разговор именно о нем, издал протяжный писк.
– Пойка? – недоверчиво спросил вепс.
– Пойка, пойка! – утвердительно закачал головой Андрей, протягивая голосящий сверток широкоплечему.
Карие глаза вепса вспыхнули, он сделал шаг вперед. Вдруг на дороге раздался протяжный бабий вой, и от застывшей в молчании процессии отделилась молодая женщина. Вепсы обернулись. Обхватив руками непокрытую голову, она с криками бросилась бежать к незнакомцам. Оказавшись рядом, что-то крикнула широкоплечему и протянула руки к свертку. Андрей осторожно передал ей ребенка. Женщина заглянула в лицо младенцу и нежно прижала его к груди. Из ее глаз катились слезы. Она щекой прильнула к головке «пойки» и сквозь слезы произнесла:
– Киитос… киитоксиа оикейн палёон![4]
Трое друзей стояли в оцепенении, наблюдая, как мать, обнимая ребенка, направилась обратно к процессии.
– Киитос, – молчание нарушил широкоплечий вепс.
Он обвел рукой сгоревшую деревню и стал что-то объяснять незнакомцам. Он говорил все быстрее, глаза блестели злостью, а его морщинистое лицо выражало ярость.
– Паша, ты что-нибудь понимаешь? – нетерпеливо спросил Вадим.
– Я понял только, что тут есть какая-то река, – ответил Павел, – не то Альда, не то Аллода.
– При чем тут река? – недоуменно спросил реконструктор.
Тем временем главный вепс умолк, а затем вплотную приблизился к Вадиму и, положив ему руку на плечо, произнес:
– Тэ юстава канза бепся! Тэ юстава Конди.[5]
Вадим смекнул, что Конди может быть именем. Он указал рукой на себя и представился:
– Вадим!
Затем он указал на широкоплечего.
– Конди?
Вепс улыбнулся и утвердительно закачал головой.
– Кюлля, Конди!
– Да, Конди, – подсказал Павел.
– Я уже понял, – ответил Вадим, – а это Андрей, – он указал на реконструктора.
Широкоплечий подошел к нему и, положив руку на плечо Андрея, произнес:
– Юстава.
Андрей шепнул Павлу:
– Что он говорит?
– Кажется, друг!
– Юстава, – ответил Андрей, улыбнувшись вепсу.
– Мина[6] Павел, – представился вдруг осмелевший турист.
Вепс подошел к нему.
– Пвел?
– Нет… мм! – Павел опять растерялся. – Я не Пвел.
– Паша, – подсказал ему Вадим.
– Мина Паша.
– Юстава Паша, – улыбнулся вепс, положив руку ему на плечо.
Затем широкоплечий развернулся к своим людям и отдал короткий приказ. Воины с копьями замахали руками, и процессия двинулась вперед. Опять послышался женский плач, ржание лошадей и скрип телег.
– Может, у них еды спросить? – предложил Паша.
Его поддержал реконструктор:
– А что, неплохо бы подкрепиться.
Вадим позвал широкоплечего по имени, раскрыл рот и указал пальцем. Затем погладил себя по животу. Вепс кивнул – мол, понял. Он распорядился, и один из воинов повел всех троих с собой. Процессия, состоящая из шести телег в окружении десятка стенающих женщин с растрепанными волосами и еще около двух десятков мужчин, свернула в сторону. Они направились к краю леса, туда, где стоял единственный, чудом уцелевший сарай. Одна из телег остановилась недалеко от гостей, и сопровождающий их воин указал на нее – мол, садитесь. Они забрались на телегу. Через несколько минут два других воина принесли им хлеб, сушеную рыбу и какой-то напиток в глиняной крынке. У телеги остался только один вепс с копьем, остальные поспешили к сараю. Павел первым отхлебнул из крынки.
– Кефир.
– Ну-ка дай, – Андрей взял сосуд и приложился, – ну точно, простокваша.
– Паша, – позвал Вадим, – а как, говоришь, называется та река, про которую говорил Конди?
– Альда вроде.
– А йоки – это река?
– Ну да. Йоки – река, ярве – озеро.
Вадим откусил хлеба и вновь спросил:
– Значит по-вепсски Альдайоки?
– Ну да, – ответил Павел, – он так и сказал Альдайоки.
– А что случилось? – вмешался Андрей.
Вадим прожевал и, запив простоквашей, ответил:
– Мы теперь можем примерно предположить, в каком мы времени.
– ???
– Как?
– Очень просто. Если река по-ихнему Альдайоки, то прибавив скандинавское окончание борг,[7] получим Альдайокиборг, что очень похоже на Альдегьюборг.
– Альдегьюборг? – не поверил Андрей. – Ладога?
– Да, – ответил Вадим, – если викинги, как говорит Конди, пришли с реки Альда, а это по-нашему Волхов, то наверняка Ладога уже существует.
– Круто! – обрадовался реконструктор.
– Надо будет при случае спросить у Конди, не знает ли он о Рюрике, тогда все встанет на свои места.
– А нам этот Альдегьюборг вообще нужен? – спросил Павел.
– Конечно! Можно посмотреть на древний город викингов, – воскликнул Андрей.
Он сказал это так громко, что охранявший их вепс напрягся, услышав слово «викинг». Вепс даже перехватил копье и стал озираться. Заметив это, Вадим поднял руку – мол, все хорошо. Воин, убедившись, что поблизости нет врагов, успокоился.
– Тише ты, не ори, – цыкнул Вадим на реконструктора, – мы уже с викингами познакомились, и, кажется, это знакомство никого из нас особо не вдохновило.
– Так Альдегьюборг – это ведь чертовски любопытно, – понизив голос, продолжил восхищаться реконструктор.
– Вот знаешь, почему ваш Один одноглазый? – неожиданно спросил его Павел.
– Ну, знамо дело… – начал было Андрей, но Павел перебил его, не дав закончить:
– Потому что тоже любопытный был, и совал свои зенки куда не попадя, вот ему глазик-то один и выставили, другим в науку, а вам, викингосам, все неймется. Любопытно тебе. А мне вот нисколечко не интересен ваш этот Адельгуборг или как там его…
Павел выдал это быстро, почти скороговоркой, не дав реконструктору и слова вставить в защиту святых истин.
Вадим улыбнулся и посмотрел на разошедшегося друга.
