Из люка послышался шум, и сразу же вслед за ним появился Семен Поликарпов.
– Что у вас тут? Слышу – крики, шум, стрельба. Посчитал, что без моей помощи тут не обойтись, – попытался он оправдаться за то, что покинул свою позицию без приказа. – Е-мое! – Взгляд наткнулся на распростертого Ракитина. – Откуда она взялась? Мы же все тут проверили.
– Была она здесь, неоткуда ей больше взяться. – Глеб заскрежетал зубами. – С самого начала была. Таилась только до поры до времени.
Он от души впечатал кулак в служивший подпоркой крыши столб, отчего тот загудел.
– Но ведь тогда получается… – изумленно протянул Поликарпов.
– То и получается.
– Но ведь такого никогда раньше не было.
– А теперь есть.
Его вина в том, что притаившаяся в солеварне тварь осталась незамеченной. Повадки у всех тварей – будь то облудки или обычные – одинаковые: появилась возможность вцепиться человеку в горло – вцепятся.
Они и зачистку солеварни делали так, как привыкли: прошли по помещению, ожидая в любой момент броска и готовые встретить тварь огнем. Такая тактика оправдывала себя всегда, но не в этот раз. Сдохшая тварь оказалась другой. Даже не хитрой – хуже: она научилась ценить свою жизнь. Напала на Ракитина только тогда, когда посчитала, что остальные люди отсюда ушли.
Чужинову вспомнилось, как буквально прошлым летом он добровольно стал приманкой для тварей, прижавших их на чердаке дома в давно обезлюдевшей деревне. И ведь не смогли они преодолеть соблазна кинуться на него, хотя он и был защищен металлической клеткой, сооруженной из того, что под руку попало. Кстати, только этим тогда и спаслись.
– Вот такие грустные дела, брат Сема.
– Ты это, Глеб, не злись, нет в его смерти твоей вины. Кто же мог знать, что зимние твари другими стали? Не было такого раньше.
Чужинов кивнул: не было. А вот теперь стало.
– Дело даже не в самих тварях, Сема. Ведь был у меня выбор, и возьми я вместо него кого-то поопытней, глядишь, и не случилось бы того, что случилось. Нет, думал, обучу его, натаскаю, и все будет как надо.
– А вот это ты зря. И покруче нас парни гибли. Окажись на его месте я или даже ты, то же самое произошло бы. Не было у него шансов, как не было бы их и у нас. Ты же сам все видел: дистанция из того закутка, где она пряталась, ей как раз на один прыжок была, а он к ней спиной стоял, потому как за двором наблюдал. А вообще, если разобраться, все мы ему жизнью обязаны: не успей Ракитин выстрелить, нашуметь, тварь, скорей всего, в ход за вами полезла, и черта с два вы бы с ней там справились. А там бы и до меня очередь дошла, – и поинтересовался: – Что молчишь, Глеб?
– Думаю.
– О чем? – не отставал Поликарпов.
– О мещанстве.
– О мещанстве? – не на шутку удивился Семен. – А что о нем сейчас думать?
Но Чужинов лишь отмахнулся:
– Долго объяснять.
Читал где-то Глеб объяснение тому, что есть мещанство.
«Мещанин – это человек, у которого полно дорогой, красивой посуды, а он пользуется щербатыми чашками, – утверждалось там. – Бережет он дорогую на какой-то особый случай. Бывает, что так она у него и простоит без дела до самой его смерти: старуха с косой в любой момент может заглянуть без приглашения».
Вот и он сам. На голове твари осталась отметина от его пули. Той, от первого выстрела, что дала рикошет. Будь у него не обычные пээмовские, а патроны ПБМ, этого единственного выстрела ей и хватило бы. Нет же, тоже берег их на какой-то особый случай, а когда он наступил – они в «Снегирях» оказались. И сам едва со смертью разминулся, и Ваксин на волоске был. Черта с два его теперь заставишь пить из щербатых чашек, пусть уж лучше патроны кончатся.
– …Примерно так все и случилось, Петрович, – закончил свой рассказ Чужинов. – Мы одну лапу с собой прихватили как доказательство, чтобы не подумал никто, что нам с перепугу все примерещилось.
– И без того верю. Мне уже после вашего ухода сообщили, что в Косорях нечто подобное произошло. Все переживал, что вы не знаете. Но там больше домыслы – в живых никого не осталось, по следам выводы делали. А тут прямые доказательства и свидетели есть. Хорошего, конечно, мало, но, по крайней мере, вводных достаточно, чтобы принять меры. Или, по крайней мере, подумать над ними.
Викентьев расхаживал по комнате из угла в угол.
– Да, перед тем как все случилось, соли они много успели сварить. На одни сани точно не поместится.
– Соль вывезем, не проблема. Где людей найти, чтобы там оставить? – Викентьев поморщился. – И раньше-то никто туда особенно не рвался, а теперь и подавно только под угрозой расстрела. Ладно, справимся как-нибудь. Тут вот что: Старовойтова весточку тебе прислала. Я так понимаю, договор у вас какой-то был, и она о нем напоминает.
«Совсем как фронтовое письмо», – усмехнулся Глеб, принимая свернутый треугольником лист бумаги.
Он бегло прочел текст. Так и есть: Евдокия Петровна просила наведаться к ней во Фрязин. И хотя в письме слова не было о данном Старовойтовой обещании, Чужинов понимал, что просьба ее связана именно с ним.
– Что пишет? – поинтересовался Викентьев.
– Просит к ней прибыть. Отпустишь?
– Ты вроде не подневольный человек, сам вправе выбирать. И так спасибо, что столько времени у меня задержался. И за парней благодарность – вижу, чего они теперь стоят. Кроме того, думаю, то, о чем она хочет тебя попросить, касается нас всех.
– А что тебе самому известно? – живо поинтересовался Чужинов. Были у него и свои предположения, недаром же он столько времени во Фрязине пробыл: что-то увидел, что-то услышал, что-то домыслил сам. Но, возможно, Викентьев знает больше.
– Прибудешь к ней, она сама тебе все и расскажет, – уклончиво ответил тот. – Кстати, Поликарпова с собой заберешь?
– Заберу, Петрович, не обессудь. Путь неблизкий, а в свете последних событий еще и вдвойне опасный. Понадобятся мне надежные люди. Но ты, если что, Ваксина смело можешь ставить, он справится, ручаюсь.
– Марину здесь оставишь?
– Да. Зачем ее с собой по зимнему лесу таскать? Дорога больше недели займет. А тут она как за каменной стеной.
– Не очень-то сейчас стены каменные, – возразил Викентьев. – Завтра с утра начнем частокол наращивать, так, чтобы заканчивался он уклоном наружу. Представляешь, сколько работы?
– Представляю, Кирилл Петрович. Вовремя я отсюда сваливаю. – Глеб помолчал. – Петрович, никому еще не говорил… В общем, крестным отцом будешь?
– Ну наконец-то хоть одна хорошая новость за последнее время! Конечно, буду, чего спрашиваешь! Имя-то уже придумали?
