Пик, пик, пик. Поднятые в серых рассветных сумерках, мы стоим, выстроенные в кривую очередь к кухонному ангару. Шустро двигаясь вдоль колонны, хмырь с надменно-презрительным выражением на крысиной роже приставляет устройство вроде широкого пульта к левой стороне груди очередного работяги и нажимает кнопку. Пик. Подходит. Так, пластиковый корпус, несколько обрезиненных кнопок и тумблеров, небольшой дисплей. Пик. Ж-ж-ж. Вместо пиканья прижатый к моей груди пульт издал жужжание зуммера.
— Не понял, мля.
Проверил Солдата. Пик. Снова меня. Ж-ж-ж.
— Че там, Крыс (о, угадал я с кличкой)?
— Херня какая-то.
От группы позевывающих бандюков отделился один, подошел.
— Смотри, не распознается. То есть распознается, но не учитывается.
— Слышь, ты сам всоси, че там не так, а то ща Кент разберется. Хули дохляков держим?
Еще пару раз безуспешно нажав кнопку (А ведь это сканер, вроде как считыватель штрих-кода. Только что он должен считывать?). Крыс перекинул тумблер, нажал. Пик.
— Ну, и хули тянул? Проканало?
— Он дохлый.
— Че?
Растерянно глядя на дисплей, Крыс нажал кнопку. Пик. Поднял глаза на меня.
— Этот дохляк дохлый. Жмур он.
— Шизанулся? Гонишь, Крыс, в натуре.
— Я тебе реально говорю, вот, смотри, написано — «Мертв». Дохлый он.
— Крыс, в натуре, чо ты за шнягу мастыришь?
Подошли остальные бандюки. Я лихорадочно прикидываю, что делать и чем мне это может грозить.
— Законник, я не жмур.
— Глохни, дохлятина, хавальник завали.
— Не гони, мля, я въехал: на этого дохляка Боров забивался. Этот, как его… Как тебя?
— Зомбак, законник.
— Точняк, вежливый Зомбак! Жмур, Крыс, гонишь? Точняк, зомбак в натуре!
Бандюки заржали.
— Кому стоим, быки? Что дохляков держим?
Кент подошел незаметно.
— Вот, сэр Кент, сканер показывает, что этот дохляк — жмур. А он живой.
Если Кент и был удивлен, то никак свои чувства не показал.
— Маркеры проверил?
Крыс смутился, перекинул тумблер, нажал.
— Маркеры есть. Последний — что он стертый. Но так не бывает. Жмур с маркерами?..
— Крыс, он, в натуре, еще и живой, — подал с издевочкой один из бандюков.
Опять дружно заржали. Крыса не любят, это точно. Кент холодно, оценивающе смотрит на меня.
— Крыс, всех проверил?
— Нет, я же…
— Бегом.
Проверяльщика как сдуло.
— Сегодня живой, завтра труп. Тут все трупами станут. Пусть трудится, еду отрабатывает.
Удаляющееся пиканье стихло. Очередь зашевелилась и потянулась на раздачу.
Партии поевших, человек по десять, бандюки забирали на работы. Мы с Солдатом еле успели добить свои «усиленные» порции (спасибо Черпу), как хмурый лоб с дубинкой погнал нашу группу, предварительно разрешив составить ведерки квадратом у стены ангара. Катать вдвоем контейнеры с мусором тяжеловато, но терпимо. Несмазанные оси скрипят, железный ящик с ржавыми бортами прыгает на кочках, ребра контейнера норовят резануть руки. Но двое перчаток (матерчатые, а сверху резиновые) помогают отлично. Бандюк на перчатки покосился, но обошелся без комментариев, благо, что работа ему нашлась сразу. Двое явно тупят и сачкуют. Кстати, не очень изможденные на вид, только грязные и сонные какие-то. Мы закатывали контейнеры в сортировочный ангар, клали на бок перед работником, брали пустой и тянули в поле, где другие группы нагребали мусор самодельными лопатами вроде снеговых, а то и просто руками. Пространство, свободное от мусора, медленно расширялось. По пути удалось кое-как набрать пинтовку скисшей газировки на мытье рук — засунул в большой нагрудный карман Солдату. Погода, как всегда, радует, до обеда продержались нормально. После обеда стало хуже. Сил поубавилось, волнение уже не подбадривало организм адреналином. Да и привычка к отдыху в это время, похоже, сказывалась. Спасало одно — внимание надзирателя отвлекали те, кто работал хуже нас. Матерящийся бандюк регулярно стимулировал нескольких человек дубинкой. Причем все делал с умом — пересортировал пары по работоспособности, не тронув, по счастью, нашу, и сейчас гонял отстающих. Налегая всем телом на контейнер, я старался не думать и не считать — в тупом бездумье работается легче. Когда солнце скрылось за горизонтом, работу остановили. Наливая порцию, Черп искоса глянул. Я подмигнул, он одобрительно кивнул. Все-таки хорошо в молодом теле — только что было совсем невмоготу, но полежал — появились силы на туалет и умывание, благо Солдат тоже где-то подхватил пару полных пинтовок. Лежа с закрытыми глазами, вспоминаю сканер в руках урода и анализирую случившееся. Ощупывание тела в районе сканирования ничего не дало. Что это может быть? Анализ кожи? Ерунда. Невидимый штрих-код? Через одежду? Разве что… Точно. Эрфид. Радиочастотная метка. Маркеры… отметки в перезаписываемой памяти микросхемы. Вот и ответ об уровне местной радиоэлектронной промышленности. Но почему выдан такой сигнал? Что повлияло?
— Не спишь? Да, повезло тебе сегодня.
Вчерашний собеседник («Зови меня Хот») устраивается рядом.
— Думаю. Чувствую, что могло быть плохо, а почему — не знаю.
— Я уж подумал, что тебя дубинками забьют и в карьер. У любого негражданина, а может, и у гражданина, вот здесь вшита какая-то серьезная хреновина. В ней вся твоя жизнь, только прочесть не каждый сможет. Когда человек умирает, там что-то происходит, эта штука стирает все, кроме информации, что ты мертвый, и номера.
— А как же я?
— Не знаю. О таком не слышал. Сам что думаешь?
— А что я могу думать? Первый раз про это слышу. А без… этой штуки люди бывают?
— Только младенцы. На третий месяц операция всем без исключения. Если потом кто-то попадается без нее — суд и наказание. Если кто-то сам извлек — следствие и разборка на органы.
— А как находят?
— В смысле? А, ты же не помнишь. В городах датчики везде, да и в поселках хватает. Плюс проверки. Шерифы, военная полиция.
— И давно так?
— С самого начала. Уже тринадцать лет.
Я молчу и осмысливаю. Полностью тоталитарное государство. Предельное, доходящее до абсурда развитие идей Древнего Рима. Вспомнил строки из Писания: «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание».
На следующий день нагребали мусор в контейнеры. Теперь и я успел разок получить дубинкой по спине, когда кривая лопата сорвалась с тяжелого мешка, а я плюхнулся в отходы рядом. Мы грузили, грузили, грузили… Легкие мешки, тяжелые со строек, пакеты с гнильем, проклятый разлетающийся полиэтилен и рыхлая бумага.
