Так говорила она, и, в общем-то, ее слова выглядели сочувственными, но она делала ударение не на слове «люди», а на слове «больные».
Это была вредная тетка, расплывшаяся как жаба. Но, судя по всему, умная – ведь жаба в китайской мифологии очень мудра. Она не была настоящим генетиком, но уже после войны прочитала гору литературы на эту тему. Она ничего полезного Саше не сказала, но скрупулезно записала все данные по его ребенку, приложив к этому фотографии и рентгеновские снимки. Все это отправилось в огромную картотеку, собираемую не для лечебных, а для научных целей. В этом банке данных уже были цифры, которые внес сам Данилов после большого сбора статистики со всех территорий, включая недавно присоединенные поселения. Теперь тут же оказались данные о его собственном ребенке.
«Вам тоже хорошо бы сдать анализ на кариотип, – сказала дама-генетик Данилову в заключение. – Может, радиация и не при чем. Очень у вас внешность нестандартная. Нарушения жирового обмена могут сказываться на развитии нервной системы. Мозг ведь состоит из жира, вы же знаете».
«О да, – ответил тогда ей Александр. – У некоторых на все сто процентов!»
Данилов не удивился бы, если б оказалось, что изыскания жабы Клавы были не ее инициативой, а приказом председателя. Разработать евгеническую программу по селекции населения с целью минимизации мутаций – это было в его стиле. Ради этого он даже пересмотрел бы свое отношение к абортам. Подписал же он указ о разрешении добровольной эвтаназии для безнадежных онкобольных.
Проблема была только в отсутствии технологической базы для генных изысканий. Александр не стал рассказывать про это Алисе. Она к тому времени уже вырастила зло на грядке за их домиком на самой окраине Заринска.
Зло представляло собой квадрат огородной земли размером метр на метр. Сорняки на нем поливались при полной луне то ли кровью, то ли водой, которой обмывали покойников, посыпались пеплом с мертвых полей. Когда у Алисы случалось плохое настроение и ей кто-то надоедал – собачьим лаем, громким шумом или наглыми взглядами, она могла с помощью обрезков ногтей, волос или фотографии вызвать у человека болезнь или навлечь на него несчастье. Во всяком случае, она в это верила.
Белой магией она не владела. Но когда у Александра случались проблемы на работе – она ему помогала своим «злом». Как тут не поверишь в искусство шаманизма?
Ротация кадров в Замке – в новой администрации Заринска – была бешеной. А он оставался на должности вдвое дольше, чем удерживались в среднем. Дважды ретивые назначенцы, достававшие Александра своим пристальным вниманием, попадали Богданову в немилость и подвергались разжалованию.
Но в конце, когда этот идиот Зырянов спьяну проболтался о своих планах (которые могли быть плодом белой горячки), даже зло не смогло помочь.
Придется ей выращивать его уже на новом месте.
* * *
Мясник во время похода был в хорошем настроении. Он сшибал своим мачете верхушки чертополоха, а на привале, напившись самогона, пел под гитару песни довоенного барда Харчикова:
В Лефор-р-ртово скучают олигархи,
Из НТВ вывозят документы.
У стен Кремля собаки доедают
Тр-р-руп президента, труп президента.
И подвывал, изображая тех собак.
К этому времени бывший палач перестал брить подбородок, но с косматой бородой выглядел еще страшнее. Инструменты он вез с собой в рюкзаке («Буду зубодером и костоправом»), а свой охотничий нож сменил на его латиноамериканского родственника. Это выглядело уместным – в Кузнецкой котловине хвойные леса почти погибли, зато обильно разросся кустарник, чему способствовала сильно заболоченная местность вокруг разлившихся рек, то есть именно там, где стояли города. Но Саша знал, что тот просто валяет дурака. Понятно, что он не прижился у Богданова. Тот был само воплощение порядка, а этот – явный хаотик.
Мясник уже неплохо держался в седле, а вот Данилов чувствовал себя некомфортно на спине живого существа даже после двух месяцев тренировок.
– Привыкай, – говорил ему Мищенко, пуская свою лошадь то рысью, то галопом. – Ты еще увидишь, как кляча станет основным транспортом.
Он выглядел веселым, но его кашель Саше не нравился. Он был готов поспорить, что у того в запасе не больше двух-трех лет.
Зато проживал Мясник свои последние дни с шиком. Трудно поверить, что на такого человека вообще могли смотреть женщины – каждую он старался ущипнуть или шлепнуть по заднице… но один он, похоже, никогда не засыпал.
Их выслали с комфортом, едва ли не большим, чем, если верить рассказам, во время исхода из новосибирского убежища: с вещами, большим запасом продуктов, топлива, патронов, медикаментов. В трейлерах везли животных: лошадей, овец, свиней, коз, кур и кроликов, пять коров и одного черного племенного быка, самого бодливого и злобного, которому дали кличку Каин.
Богданов мог быть чертовски щедрым, когда его паранойя отступала. Он даже отправил сопровождать поселенцев вооруженный эскорт. Не конвой, а именно охрану. Хотя в этом не было особой необходимости. Все данные разведывательных партий говорили о том, что людей к востоку от границы регионов практически не было.
Стоило им выступить из города, Александр почувствовал, как теряется в этом потоке.
Мясник поехал не один. С ним было человек тридцать товарищей из коренных заринцев. Кажется, они вместе брали Замок, еще когда там прятался Мазаев. Причина их отъезда никак не была связана с Сашей – у них с братом-лидером были свои «терки», как они сами выразились.
Из тех, кто был ему более-менее знаком, Данилов увидел еще больше постаревшего Петровича, рабочего с Новосибирского завода, которого помнил по Ямантау.
– Язык мой – враг мой, – сокрушался тот. – Я последние месяцы склад охранял. Назвал заведующего… он из алтайских… козлом. За дело назвал. А тот меня до цугундера и довел.
Еще сильнее удивился Александр, увидев в хвосте колонны Мерседеса. Он тоже к Прокопьевску никакого отношения не имел.
– А ты как думал? – сапер выглядел осунувшимся и злым. – Стану я ему служить, после того как меня высекли, как школьника?
Данилов слыхал, что уже через пару месяцев после первой экзекуции тот сломал кому-то челюсть.
Примерно такими же правонарушителями были и многие из остальных вынужденных переселенцев. Но не все. Некоторые отправились добровольно.
По дороге к ним присоединился двоюродный брат Алисы с несколькими своими приятелями – все на лошадях и при винтовках, с виду сущие монголы. Он был черноволосый, смуглый и почти такой же свирепый, как она. После казни Зырянова они сочли изгнание хорошей альтернативой трудовому лагерю.
