Дэггу Тасх уже не смотрел ни на хана, ни на его нойона. Он вошёл в транс и раскачивался, скороговоркой исторгая слова, из которых добрая половина была неразборчива. По тем же обрывкам, смысл коих можно было уразуметь, выходило, что инородец попытается выяснить у пославших его Небес: как быть дальше?
«Посланник» обещал молить Небеса, чтобы, как проявление высшей их милости, позволено было монголам искупить свою вину достойной жертвой. И если всё же станет возможным искупление — пусть Великий Хан сам решит, что за жертва способна умилостивить Вечное Синее Небо. При этом Дэггу Тасх, не сумев совладать со своими чувствами, ненавидяще посмотрел на Хасанбека, нисколько не сомневаясь, какая именно жертва понадобится…
Чингисхан перехватил этот взгляд и, успокаивающе, положил руку на плечо темника. Они молча глядели на неистовство самозванца. Два безмолвных зрителя — Великий Хан и его верный сподвижник.
К чему сотрясать воздух? Разве можно вернуть назад время — хотя бы одну песчинку, из мириад упавших?
…Когда все слова иссякли, они, все также молча, позволили лжепосланнику удалиться. Тем более, что жить тому оставалось совсем недолго.
Но лишь лучи солнца ощупали всю округу и распрямились в полную длину, кэшиктэн Дэжулгэн, один из нукеров, приставленных к самозванцам, прибежал и доложил нойону неприятную весть: младший «посланник» Вечного Синего Неба ИСЧЕЗ! Незадолго до первых лучей солнца…
Дэггу Тасх так и не ложился спать. Он просто взял да и растворился внутри своего шатра, не выходя наружу и ничего из вещей не прихватив с собой.
Дитя Локоса доверчиво смотрело на меня. Молча. И эта молчаливая доверчивость лучше любых слов укротила новую вспышку моего раздражения.
На меня опять накатило!
Я мог проклинать и ненавидеть целую цивилизацию, протянувшую свои грязные щупальца к моей, тут же ставшей щемяще-родной, Земле. И в то же время — был готов качать на руках и петь колыбельные этой невозможной, немыслимой и неповторимой БЛУДНОЙ ДОЧЕРИ этой самой вражьей цивилизации.
В моём восприятии — совершенно не одно и то же: Цивилизация Бледноликих Уродов и… моя незагорелая красавица.
Очаровательная овечка в их паршивом стаде.
Более чем паршивом. Не то слово!
Должно быть, я именно этим и занимался в первую очередь — проклинал и ненавидел. Причём облекал проклятия в увесистые, жёсткие слова:
— Вы, наверное, решили, что чужая история — это огромный ящик с песком и маленькими макетами воинов для командирских игр?! И что можно играть в войнушку, стоя вокруг с указками и изучая чужую стратегию и тактику? Такое преступно вытворять даже с современниками. И тем более хозяйничать во времени… У меня в голове не укладывается — у кого из ваших идейных вдохновителей мозги зачесались даже подумать об этом?! Неужели вы надеетесь, что вашей цивилизации это сойдёт с рук? Злые шутки с линейным течением времени… Игнорирование космических законов, ежели таковые, конечно, существуют… а я не сомневаюсь, что существуют! Амри… ну скажи мне, скажи, что лично ты совершенно не при чём! Скажи, и я обещаю поверить тебе…
Разлитое внутри меня горячее чувство к этой женщине не так-то просто было остудить моими безжалостными словами.
Воистину, любовь не ведает преград… Я изначально исключил Амрину из списка своих потенциальных врагов. И, даже бросая ей в лицо обвинения в адрес её народа, успевал любоваться растерянностью и нелогичной в данной ситуации желанностью. Потому-то и слова мои недополучали злобы ещё на самом взлёте.
— …вы, наверное, уже давно прошли тот этап, что был на моём текущем календаре… У нас уже полвека среди молодёжи в моде компьютерные игры, где каждый может на свой вкус набрать войско, выбрать интересующую его эпоху и воевать, воевать, пока глаза не вылезут… А при желании — можно изменить даже географию, смоделировать любую карту мира… Неужели вы до этого в реальности дошли?! Я, хоть убейте, не могу понять, в каком районе планеты мы сейчас находимся! Вы что, соорудили всё это? Это ж какого уровня развития нужно дос-тичь, чтобы искусственно…
— Да… Мы достигли его, милый… Это искусственная карга, как ты выражаешься… краплёная карта театра военных действий… — только-то и выдавила она из себя.
Я моментально умолк, растерявшись. Не ожидал, что моё бредовое предположение способно оказаться суровой реальностью. Наверняка, в эту минуту у меня был такой вид, что…
Амрине ничего не оставалось, как взять меня тёпленьким. Её губы впились в мои с такой жадностью и напором, что неизвестно сколько слов было затоптано друг другом, не находя выхода наружу.
Слова умерли. В моём личном мире хозяйничали губы. Её губы.
Один из лакомых кусочков дочери Локоса.
Частица Амрины… моей любимой Женщины.
Инопланетянки.
ЧУЖОЙ.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Враги по разуму
Угрюмый мегаполис представляет собой достаточно сложную последовательность встопорщенных бетонных конструкций. Раннее утро только подчёркивает бездушность этих каменных джунглей. Редкие прохожие смотрятся инородными телами, муравьями, по недоразумению заползшими во враждебную местность. Фыркают моторами случайные машины, проползают как большие блестящие жуки, жужжат и поблёскивают фарами…
Местами ещё не погашена ночная реклама на домах. Фонари истекают болезненным бледным светом, излучая его остатки в свинцовое небо.
У подворотни, уводящей в проходной двор, в двух шагах от мигающей красными и жёлтыми вспышками вывески: «Бар МАНГУСТ», неподвижно застыл человек в тёмном спортивном костюме. В глубине подворотни стоят ещё двое. Переговариваются друг с другом. Мерцает огонёк сигареты.
Перед баром стоят два дорогих авто на бензиновых ДВС, оба чёрного цвета, их салоны пусты. И только в освещённых окнах увеселительного заведения тенями и разноцветными всполохами мечется подобие жизни.
За два квартала от бара «Мангуст», за углом здания, припаркована легковая «хонда» модели «нимфа», сочного зелёного цвета. В салоне сидит мужчина, прогревает двигатель. Он определённо чего-то ждёт. Некоторое время водитель бесцельно теребит пластиковую карточку, похожую на банковскую, но неестественной толщины; на ней красуется надпись: «Год Лошади» и сверкает золотом силуэт скакуна, вставшего на дыбы.
Резкий сигнал мобильного сетевого терминала, судя по всему, приносит ему облегчение. Утолщённая карточка занимает своё место в нагрудном кармане. Водитель слушает молча, только в конце роняет в мобильник единственное слово: «Поторопись!» — и, распахнув дверцу, покидает салон.
