Эрих подумал вдруг — почему же эвтанаторов выдумали только для людей, но не для целых миров? Так было бы хорошо. Эвтанаторы — это ангелы, дарующие милосердный покой…
За спиной послышался шорох — пол давно не подметался, и песок, занесённый сюда ветром из приоткрытого окна, едва слышно поскрипывал под чьей-то тяжёлой шаркающей поступью.
Эриху было всё равно, кто это. Но он всё же слегка оглянулся.
На пороге кабинета, нелепо перекосившись, ссутулившись и покачиваясь, стоял какой-то зомби, сильно тронутый гниением. Сперва Эрих принял его за одного из своих солдат, тем более что тот был вооружён обрезом. Но биолог был уверен, что никто из них не вернётся в его мрачную, затянутую паутиной крепость.
А потом медленно проступило узнавание, как проступает кровь на повязке.
Одна половина лица зомби превратилась в сплошную мокнущую язву, но вторая ещё хранила чёткость линий, правильных, как у манекена. Посреди обритой головы всё ещё торчал гребень некогда снежно-белых, а теперь грязно-серых волос, сильно спутанных и напоминающих паклю.
— Мортэм, — произнёс Резугрем с сипящим свистом и с совершенно ровной интонацией. Ни вопроса, ни удивления не прозвучало в его голосе.
Бывший эвтанатор шагнул вперёд, подтащил плохо слушающуюся левую ногу. Шагнул ещё.
— Проходи, проходи, мой мальчик, — кивнул Резугрем, снова отворачиваясь к окну. — Ты что-то припозднился. Я думал, ты придёшь раньше.
— Ваши. Солдаты, — прохрипел Мортэм, с трудом двигая тем, что осталось от его губ. — Зачем вы. Выпустили их на. Улицы.
— Не всё ли теперь равно, — проговорил Резугрем после долгой паузы, за время которой эвтанатор почти приблизился к нему вплотную. — Меня больше не интересует их судьба. Они мертвы. И природа сама решит, что делать с мёртвым телом.
— Они убивают. Я. Убил сколько смог. Ваших солдат. Так нельзя.
— Что нельзя? — Резугрем повернулся к нему, и мутный свет лёг на рытвины гнилой кожи, кое-где разошедшейся овальными прорехами, сквозь которые проглядывали тёмные переплетения мышечных волокон. — Разве я не в праве распоряжаться своим имуществом? Эти солдаты — моя собственность. Не я ли создал их?
— Но вы. Приведёте колонию. К гибели.
— Знаешь, я бы хотел этого. Но, боюсь, не выйдет, — спокойно ответил биолог. — Количество боевых зомби не так велико. Много сожрать они не успеют. К тому же, живая плоть не даёт того сохраняющего эффекта, как инъекции. Все мои зомби и все эвтанаторы «Танатоса» сгниют быстрее, чем паника дойдёт хотя бы до Верхнего города, не говоря уж о том, чтобы Материнская Планета заинтересовалась происходящим здесь у нас. А потом колония будет жить, как и раньше. И скоро никто даже не вспомнит ни о каких мертвецах, охотящихся на улицах. Это станет фольклором. Побасенками для туристов с других колоний.
Эрих помолчал, глядя в пространство над плечом Мортэма, а потом заговорил снова — низко и даже слегка нараспев:
— Что было, то и будет. И что делалось, то и будет делаться. Нет памяти о прошлом. Да и о том, что будет, не останется памяти у тех, кто придут после.
Мортэм молчал, глядя на него мутно-белёсыми глазами. Хрящи и кости уже подгнили, плохо держа тело в прямоходящем состоянии, но в эвтанаторе всё ещё угадывалась былая стать и военная выправка. Резугрем почувствовал ностальгию.
— Вы всё равно не. Должны были так. Поступать, — просипел боевой зомби.
— Почему? Кем сказано, что я должен и что не должен делать? — скривился в ехидной усмешке Резугрем. — Разве в уголовном кодексе есть статья, предусматривающая наказание «За выпускание на свободу боевых зомби»? Или, может быть, в древнем Священном Писании сказано «Да не выпустит никто боевых зомби на свободу»? А? что ещё может быть указом человеку?
— Вы. Не. Человек.
Резугрем сомкнул губы. Отвернулся к окну. И проговорил:
— Почему же? Разве срезанный цветок престаёт быть цветком? — он хохотнул. Потом снова взглянул на Мортэма и воскликнул, взмахнув рукой:
— Посмотри на нас с тобой, мальчик мой. Несколько десятков кило гнилого мяса и потрохов. ЭТО и есть ЧЕЛОВЕК.
Мортэм опустил глаза.
— Почему тебя так волнует судьба этого мяса, а? — тихо произнёс Резугрем. — Какая-то часть его ещё дышит, бегает, жрёт и срёт, а другая — гниёт, но тоже бегает и жрёт. Почему ты считаешь, что надо вмешиваться и уничтожать ту часть мяса, что гниёт? Пусть себе. В конце концов, век её намного короче той, что не гниёт. А дряни от живых гораздо больше, чем от мёртвых. И ты это знаешь. Эвтанатор.
Мортэм молчал. На секунду в его мозгу мелькнула искорка памяти о Роберте. О живом и о мёртвом.
— Мёртвое должно. Покоиться, — проговорил, наконец, боевой зомби.
— И ты упокаиваешь, — кивнул Резугрем, глядя в пыльное окно. — Чему тебя научили, что ты умел делать лучше всего всю свою жизнь, то и продолжаешь делать после смерти. Забавно. И как, получается?
— Да. Осталось немного. Но я… Я сам скоро не смогу. Действовать. Поэтому я должен. Был успеть. Прийти к вам.
Эрих чуть улыбнулся.
— Отомстить?
— Упокоить. Как и прочих. Мёртвых.
В кабинете воцарилась тишина. Но не напряжённая, а спокойная, безмятежная. В луче света танцевали пылинки.
— Мёртвых, — просипел Резугрем. — Что ж. Это хорошо, что ты пришёл. Я ведь думал о тебе. И о твоём ремесле. Я ждал. Я хочу покоя и тишины. Пустоты.
Он опустил голову.
— Всё живое стремится к смерти. А всё мёртвое стремится к пустоте.
Потом он, ковыляя и потрескивая расходящимися сухожилиями, приблизился к боевому зомби. Два мертвеца, с которых пластами сходила плоть, а внутренности переплавлялись в студенистое гнилое желе, стояли друг напротив друга и молчали.
Потом Эрих произнёс:
— Скажи мне, Мортэм. Что ты видишь перед собой?
— Я. Вижу, — зомби чуть шире раскрыл глаза, удержав себя от того, чтобы не сделать шаг назад от этого ужасного и страдающего создания. — Я. Вижу. Смерть.
Резугрем мягко улыбнулся, неловко скрежетнув зубами.
— Смерть? Пусть будет смерть. Но видит Бог, я хотел дарить жизнь. А теперь сделай, что должен.
Мортэм поднял своё оружие и приставил его к подбородку биолога. Тот шагнул ближе и обнял мёртвого солдата.
— Спасибо. Дэрек.
В наступившей тишине грохнул выстрел, и хрупкая, гнилая плоть разлетелась в разные стороны настоящим фонтаном. Тело Резугрема, дёрнувшись, обмякло и тяжко осело на пол.
Мортэм помедлил, приглядываясь, не стоит ли произвести ещё один выстрел для верности. Но Эрих Резугрем, гениальный биолог, глава «Танатоса», Смерть во плоти, просто груда гнилого мяса, валялся у его ног мёртвым. Действительно и окончательно мёртвым.
