«Ненадолго это», – понял Андрей, чувствуя тошноту.
Остальные молча смотрели на толстяка. Тот растерянно скользил взглядом по неподвижным фигурам.
– Чего вы?! – с нотками обиды и страха спросил он. – Смотрят, молчат, как будто со мной неладно что-то! Все хорошо, говорю вам! Ясно?!
Несколько человек кивнули, отводя глаза.
– Вот, – толстый Шкурник шмыгнул носом, дернул губами, пытаясь улыбнуться. – Другое дело. А то вылупились, непонятно на что!
– Фабел, – тихо, осторожно заговорил сухой старик с длинными обвислыми усами. – Пятую Стёску уже заходишься.
– И что?! – выкрикнул толстяк. В глазах – злость напополам с испугом. – Пятую Стёску! – он передразнил, сморщился и надул щеки – кашель рвался наружу. – Подумаешь! Говорю еще раз: простудился я маленько! Простудился! Не верите?! У меня и жар, и голова болит! И кости ломит! Вы лоб мой потрогайте!
Шкурник подался вперед, сцапал старика за руку и приложил тонкую кисть с узловатыми пальцами к своему вспотевшему лбу.
– Ну?! – требовательно выкрикнул он. – Чувствуешь жар?!
– Чувствую, – бесцветно отозвался усач, убирая руку. Андрей понял, что ничего тот не чувствует.
– То-то же! Выдумывают себе невесть что!
Фыркнув, толстяк откинулся и, едва спина коснулась стены, согнулся в новом приступе. На этот раз он мучился не меньше трех минут. Прижимал руки к лицу, пытался задерживать дыхание, но кашель отчаянно бился внутри несчастного. И когда тот, наконец, успокоился, на рукаве защитного костюма остались пятна – гной с кровью, вернейший признак лающей болезни.
Несколько секунд Шкурник рассматривал темные следы. Затем, с выражением мольбы на красном лице, повернулся к усатому старику.
– Это… – в горле забулькало, толстяк несколько раз крякнул и продолжил: – Это ничего еще не значит, правда ведь?! У меня простуда, просто очень сильная! Такое бывает, когда простужаешься, верно?! Я знаю! У меня дядя так болел! Кашлял, кашлял, плевался кровью, а потом – раз! – и выздоровел! И я так же!..
Усач молчал. Андрей понимал его: он и сам не представлял, что тут можно сказать.
– А простуда – это пустяки! – торопливо, сбивчиво, успокаивая самого себя, продолжал больной Шкурник. – От нее Зельевары давным-давно кучу снадобий придумали! Хороших и дешевых! Я Зеглу свою на торгашеский виток отправлю, она и купит! Обязательно купит! Нам есть на что купить! У нас дома целых две облигации хранятся – это меня еще месяц назад наградили, потому что работал хорошо! Мы их не тратили, берегли! Вот и сберегли! Купит Зегла снадобье, вылечусь и еще лучше работать стану!
– Станет он лучше работать… – тихо и зло пробормотал Перлмар.
Андрей посмотрел на сурового Шкурника и увидел, что тот наклонился, уперев локти в колени, качая головой.
«Зачем же… так?!» – подумал он. Тошнота усиливалась, вдобавок закружилась голова.
Толстый Шкурник, к счастью для себя, не услышал Перлмара. Приступ кончился, и теперь он сидел, кусая губы и притопывая. Наверняка представлял, как отправит свою Зеглу за бесполезным лекарством…
– Так, – у входа возникла нескладная фигура погонщика. – Все на месте? Тогда я закрываю.
Дверь захлопнулась, снаружи залязгал металл. Это Дымовики прицеплялись к специальным реям, привинченным вдоль бортов – им предстояло тащить повозки до самой Степной Обители.
Путь занимал не меньше двух часов, заняться в повозке было нечем, и Андрей, наконец, смог собраться с мыслями. Понять требовалось многое.
Что это за место? Как он сюда попал? Почему вспоминает то, чего сроду не знал? Существует ли все окружающее на самом деле? И самое главное: как вернуться домой?
«А вдруг это невозможно? – страх сковал сердце холодом. – Что, если я останусь здесь на всю жизнь?»
Нет, глупости… Надо просто понять, что случилось.
Андрей нахмурился. В памяти всплыла жуткая фигура Изверга. Он ведь думал о чем-то важном, перед тем как показалось чудовище. О чем-то…
«О ком-то! – Духов вспомнил. – Кагановский! Все началось у него!»
Что произошло в квартире писателя? Тот встретил Андрея, причем весьма недружелюбно. Потом все же разговорился, предложил раскрыть один секрет и заставил кое-что прочитать. Может…
Точно! Дело в рукописи! Духов начал читать, и возник странный запах, стали обманывать остальные чувства. А потом Андрей просто очутился здесь – в чужом, незнакомом мире, который…
«Которого на самом деле нет! – осенило Андрея. – Это всего лишь гипноз! Кагановский хотел, чтобы я понял, что значит проживать события книги! И решил это наглядно продемонстрировать! Ввел меня в транс! Только вот как?»
Действительно… Писатель ведь не заставлял смотреть ему в глаза, не раскачивал перед носом гирькой на веревочке, не включал музыку. Как он загипнотизировал Духова?
«Надо вспомнить все до мельчайших подробностей, – Андрей наморщил лоб. Никогда прежде он не размышлял так напряженно. Собственный мозг вдруг представился механизмом из ржавых шестеренок, которые оживали с натужным скрежетом. – Он предложил понять, что значит проживать события. А потом… – сердце заколотилось, как безумное, – потом попросил повторить странную фразу. Что-то там про Со-Творцов и тайну. Не здесь ли разгадка? Может, эта фраза – особая формула, которая готовит разум к гипнозу? Скорее всего. А дальше он вручил мне рукопись, причем неоконченную. Видно, все дело именно в рукописи».
Но ведь это только бумага. Как может она погрузить в транс?
Андрей прикрыл глаза, представляя желтоватые листы, неровные строчки, отпечатанные на машинке. Неожиданно вспомнилась давным-давно прочитанная статья. Суть Духов понял лишь в общих чертах: при помощи особого сочетания слов можно воздействовать на волю человека. Что, если и Кагановский владеет чем-то похожим? Только он не говорит, а пишет.
В любое другое время Андрей назвал бы подобные размышления бредом. Но не теперь – после плетей-огневух, общения со странными существами, наделенными Умениями, битвы оживших механизмов с отвратительным монстром…
«Да, это гипноз, – подумал он. – Кагановский отключил меня, чтобы показать, как проживает события книги. Выходит, он погружается в транс самостоятельно. Невероятно!»
Но как быть с чувствами? Духов ведь ощущал и вонь дыши-зелья, и усталость, и боль. Возможно ли это при гипнозе?
«Возможно», – Андрей припомнил несколько историй, в которых гипнотизеры обладали поистине фантастической силой внушения. Стоило им сказать испытуемому, что он обжегся, как на коже «жертвы» тотчас проступали следы ожога.
Жуть, если подумать. И теперь эта самая жуть коснулась Духова. Теперь он, как выражается Кагановский, «проживает события».
