«КОНЕЦ АМЕРИКАНСКОГО СТОЛЕТИЯ».
У Тейлора мало что осталось в памяти об Азорах. Только бесконечная скука палаточного городка, где каждому эвакуированному предстояло провести девяносто дней, переселяясь из одной «стерильной» секции в другую. А еще он запомнил свое удивление, когда узнал, что считается погибшим и что посмертно удостоился награждения крестом «За летные боевые заслуги». Оказывается, станция военной разведки все же приняла и записала его последние отчаянные призывы. Еще одно воспоминание - капитан военной разведки по имени Такер Уильяме, который божился, что собирается выжить хотя бы только ради того, чтобы исправить положение дел в разведке. Тейлор в пол-уха слушал его рассказы о том, как погоня за чинами развратила военную разведку: «Мы стремились только к тому, что приносило ощутимые плоды в мирное время, - командным должностям, званиям - ко всему, кроме опыта разведывательной работы. И когда страна призвала нас, мы отправились в Африку целой бандой старших офицеров, но без аналитиков, специалистов по сбору информации и по радиоэлектронной борьбе, без которых войны-то и не выиграешь… И Богом клянусь, что я исправлю положение, даже если мне придется пистолетом расчищать себе дорогу к должности начальника штаба военной разведки». Тейлор не имел столь ясной картины своего будущего. Он подозревал, что все-таки останется в армии, хотя теперь, после поражения в африканском небе, у него поубавилось уверенности в том, что он прирожденный военный. Но превыше всего ему хотелось получить шанс реабилитироваться в собственных глазах, исправить сделанные ошибки. Заплатить долги.
Он не боялся болезни Рансимана, даже когда от нее свалились два его соседа по палатке. Он уверил себя, что обладает к ней природным иммунитетом. Если уж и Африка не смогла его погубить, то Азоры он и подавно переживет. Но как-то ночью он проснулся от собственных криков и невыносимой боли в животе. Сперва он решил, что дело в бесчисленных паразитах, от которых лечили его армейские врачи. Но потом, за миг до того как потерять сознание, он осознал страшную правду.
Помимо первого потрясения, он почти ничего не помнил о болезни. Только долгий сон, проснувшись после которого, он увидел в зеркале лицо чудовища вместо своей прежней мальчишеской физиономии.
По крайней мере, ему повезло в том, что его умственные способности не пострадали. Целая серия тестов, через которые проходили все выздоровевшие, не выявила никакого снижения его умственного потенциала. Немного позже армейское командование даже предложило ему сделать бесплатную пластическую операцию, на которую мог рассчитывать любой американский военнослужащий, заразившийся БР при исполнении служебных обязанностей. За годы эпидемии хирурги добились ощутимых успехов в восстановлении пораженной болезнью кожи. Результат их работы нельзя было, конечно, назвать идеальным, но, по крайней мере, вы могли прийти в ресторан и не испортить аппетита окружающим.
Тейлор отказался от операции. За все годы испытаний, выпавших на долю его страны, много медалей и лент за участие в разных кампаниях украсили его форму. Но когда он оставался наедине с зеркалом, то видел там свой единственный настоящий знак отличия, вечное напоминание о войне и о своем поражении в то ясное африканское утро.
Первый лейтенант Говард Мередит, для друзей просто Мерри, сын обеспеченных родителей, стоял посреди трупов. Врачи уехали, пожимая плечами, и он остался наедине с пареньком, которого только что убил. Обе стороны понесли большие потери, хотя лейтенант еще не знал точных цифр. Кто-то выкрикивал слова приказов - военные принялись налаживать на улице нормальную жизнь. Но и знакомые слова команд, и жалобы штатских невнятным шумом отдавались у него в ушах, не затрагивая сознания. Еще один вертолет прогрохотал над головами, бросив зловещую тень на место недавнего боя. Из установленного на его борту громкоговорителя раздавались призывы к жителям близлежащих домов не покидать помещений. Ветер, поднятый винтами вертолета, шевелил одежду на теле паренька, как будто кто-то невидимой рукой обыскивал его карманы. Что ж, настанет время и для этого.
Цвет крови казался бледным на фоне наряда убитого. Вызывающе кричащая форма улицы. В таком безвкусном сочетании искусственного атласа и блестящих цепочек Мередит не решился бы показаться даже на костюмированном балу. Подобная одежда была ему почти так же чужда, как яркие свободного покроя платья из набивных тканей, которые так любили женщины в Заире. Он не желал иметь ничего общего с ними со всеми.
И вместе с тем они были частью его. Нечто до конца непонятное, необъяснимое, а возможно, и выдуманное, сочиненное им самим. Глаза мертвого парня казались огромными и ослепительно белыми на его черном с темно-бордовым оттенком лице. Даже в смерти не обретя покоя, юноша, скорее, походил на персонаж из старого вульгарного комикса. Дешевый клоун, неожиданно столкнувшийся лицом к лицу с призраком.
Ничего общего, убеждал себя Мередит. Все это чушь.
Про себя он отметил, что вокруг было очень светло. В мягком, зимнем свете, залившем улицу, все предметы вырисовывались особенно четко. Дым от выстрелов улетучился, и над замерзшим городом почти не висело смога. Если отбросить груз предрассудков, нищие дома смотрелись почти живописно. Бедный район в красивом южном городе, дремлющий в солнечный день. Мередит не понимал, почему при таком ярком освещении он так плохо видит дорогу.
Мерри Мередит, рожденный для ясной и безмятежной жизни, красивый и на редкость умный, дрожащими руками совал пистолет обратно в кобуру. Он отвернулся от тела убитого им юноши и начал выкрикивать слова команд своим людям. В его голосе звучала блестящая уверенность актера, который твердыми шагами выходит на сцену, оставляя за кулисами жизнь, полную горя и неудач.
Далеко позади остался его родной город Энн Арбор, где Говард впервые в жизни столкнулся с предрассудками, когда его родители пришли в ужас от выбранной им профессии. Он всегда с теплотой и благодарностью думал о родителях и только жалел об одном: что так и не сумел найти время, чтобы серьезно поговорить с ними как взрослый человек со взрослыми людьми и объяснить, почему его жизненный путь должен был так сильно отличаться от их судьбы. Впрочем, он вряд ли сумел бы подобрать нужные слова. Слишком многое в его решении шло от чувств, от интуиции.
Эпидемия с удвоенной яростью набросилась на семьи университетских преподавателей, словно в отместку за то, что не нашла себе жертв в опустевшем студенческом городке. Похоже, болезнь Рансимана отличалась большим стремлением к знаниям, не делая различия между либералами и консерваторами, преподавателями математики или литературы английского средневековья. Его отец был историком, специализировавшимся в изучении истории Соединенных Штатов с точки зрения ее влияния на судьбы расовых меньшинств, а мать, социолог, искала объяснения проблем негритянского населения Америки - того самого населения, с которым она, несмотря на темный цвет кожи, не имела абсолютно ничего общего благодаря своему богатству, образованности, происхождению и образу жизни. Эпидемия унесла их обоих в одночасье, словно соблазнившись их ученостью, прежде чем вернувшийся из заирского ада сын смог обнять родителей в последний раз.
