— Ты знаешь, почему, — ответил Рикус, кивая на гномов.
— Ну, конечно, — растянул губы в улыбке Маетан. — Заложники.
— Тирянин, сдавшись, вы не спасете Клед, — громко сказал старый гном, стоявший неподалеку.
— Я кажется не разрешал тебе открывать рот! — рявкнул Маетан.
Один из телохранителей, протолкавшись сквозь толпу гномов, схватил старика за грудки. Тот не сопротивлялся.
— Видишь, — прохрипел старый гном, — ничего хорошего…
Урикит с силой ударил его рукоятью меча по голове. Гном мешком рухнул на красные камни. Толпа пленников сердито загудела. Один дерзкий гном сжав кулаки даже шагнул навстречу телохранителю. Он не был похож на остальных: красные, как ржавчина, глаза, рост почти пять футов, а на лбу татуировка — полукруг восходящего солнца.
— Тихо, а не то я прикажу отрубить ему голову, — пригрозил Маетан на певучем торговом наречии.
Высокий гном замер на полушаге. Но ненависть все так же горела в его глазах. По площади пробежал шепоток: знавшие язык торговцев объясняли остальным смысл угрозы урикита. Наступила тишина.
— Значит, — снова повернулся к Рикусу Маетан, — легион Тира сдастся, чтобы спасти жизни этих гномов?
— Да, — кивнул мул. — Это не их война. Мы не хотим их зла.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мне трудно в это поверить, — усмехнулся Маетан.
— По-моему, это естественно, что свободные жители Тира ценят справедливость куда выше, чем аристократ из Урика! — Возразил Рикус.
Стоящий у него за спиной телохранитель натянул удавку, но Маетан словно не слышал дерзких слов гладиатора.
— Если бы мы хотели напасть, мы бы уже давно это сделали, — добавил мул.
Удавка натянулась еще сильнее.
— Я нисколько не сомневался, — задумчиво сказал адепт, что ты сумеешь объяснить, почему я должен принять вашу капитуляцию. Почему бы мне просто не подождать? Рано или поздно твой легион перемрет от жажды.
Жестом он велел стражнику отпустить удавку.
— Две причины, — мул судорожно сглотнул. — Первая: приобрести две тысячи рабов совсем не помешает. Все равно получить от Тира что-нибудь еще тебе не светит.
В глазах Маетана сверкнула ярость.
— А вторая? — сухо спросил он.
— Вторая. — Рикус мотнул головой в сторону сидящих на склонах легионеров. — Даже стремление тирян к справедливости не беспредельно.
— Согласен, — сказал Маетан, совершенно ошеломив Рикуса быстротой своего ответа.
— Каилум знает ваш язык, — продолжал адепт, указывая на высокого гнома с татуировкой на лбу. — Он передаст наши слова твоим воинам.
Гном глядел на Маетана с отвисшей от изумления челюстью.
— Откуда ты знаешь, что говорю по-тирянски? — наконец выдавил он.
— Не твое дело, — рявкнул телохранитель, подталкивая гнома к Рикусу. — Твоя отвага заслуживает уважения, — склонился перед мулом гном, — но поступок ваш не очень мудр. Если вы сдадитесь, ничто не помешает урикитам убить нас.
— Мы так решили — уклончиво ответил мул, стараясь не глядеть гному в глаза. Если Маетан может читать мысли Каилума, то чем меньше тому известно, тем лучше. Рикус не хотел, чтобы у гнома появился хотя бы намек на надежду. Иначе Маетан проведает о плане…
— Видишь вон ту скалу? — спросил Рикус. — Ты обо всем расскажешь людям, которые там стоят.
— Мы продадим твоих воинов в рабство, — весело скалясь, сказал Маетан, когда гном скрылся из виду. — Но ты сам… ты умрешь медленно и мучительно, услаждая видом своих мучений короля Хаману.
Уверенный в скорой расплате, Рикус промолчал.
Хотя легкость, с которой Маетан принял его предложение, несколько озадачила Рикуса. Он-то думал, что урикит будет долго прикидывать, взвешивая все «за» и «против». Согласие без каких-либо колебаний наводило на размышления. Значит, адепт осознает всю опасность содержания в плену легиона тирян. И все-таки Рикус не думал отказываться от своего плана. Даже если бы это было возможно. На что бы ни надеялся Маетан, другого пути для себя и своих людей Рикус не видел.
Через несколько минут первые тиряне вошли в деревню. В отличие от Рикуса они оставались не связанными: во всем поселке не хватило бы веревок связать целый легион. На площади становилось тесно, и Маетан велел гномам расходиться по домам. Он пригрозил, что каждому, кто высунет нос за порог, он самолично отрубит голову.
Вскоре вся площадь была забита безоружными тирянами, рвущимися к бассейну, умоляющими дать им хоть глоточек воды. Все так, как Рикус и хотел. Джасила и Ниива все превосходно организовали. Урикиты, раньше находившиеся на стене теперь окружили площадь. Они стояли, прикрывшись щитами и нацелив копья на тянувшихся к бассейну пленников.
Когда последние тиряне вошли в поселок стражники-урикиты привели к Маетану Нииву, Джасилу и Каилума.
— Отличная девочка, — заметил Маетан, глядя Рикусу прямо в глаза. — Она что, тоже бывшая рабыня моего отца? Или ты уже не помнишь?
Воспоминания захлестнули Рикуса…
Вот он, юный мул, в темном углу лагеря рабов рода Лубар… Его тело уже бугрится крепкими мускулами, уже украшено белыми нитями шрамов. Он стоит перед куском белой пемзы, вырезанной наподобие человеческой фигуры.
— Ударь ее! — звучит у него из-за спины до боли знакомый голос. Рикус, десятилетний, мальчик оборачивается. Там стоит Ниива с шестихвостой плеткой в руке. Он хочет спросить у нее, что она делает в воспоминаниях, где ей совсем не место, но прямо на глазах она из прекрасной женщины превращается в толстого потного мерзавца-наставника.
Рикус затряс головой, пытаясь отогнать видения. Однажды один адепт Пути проник в его сознание, прикрываясь воспоминаниями. Ниива никогда не бывала в Урике. Он не мог ее манить. Значит… Теперь Рикус не сомневался, что Маетан избрал уже знакомую мулу тактику.
— Делай, что тебе велят, — рявкнул наставник и с размаху ударил мула кулаком в спину.
Рикус старался выбросить наставника из головы, пытался сосредоточиться на реальности: на деревне, на своих воинах, на Нииве, гномах… Но воспоминание жило само по себе. Мул словно со стороны увидел самого себя, совсем еще юнца, бьющего каменную статую. С первого же удара он содрал кожу с костяшек. Белая пемза окрасилась кровью.
Резко щелкнула шестихвостка наставника, и словно стая ос вонзила свои жала в спину мула. Мальчик сжал зубы. Но не заплакал. Он уже знал, что показывать, что тебе больно — значит тут же получить новый удар.
— Сильнее, — приказал наставник, — или клянусь моей плеткой, я спущу с тебя шкуру!
Рикус снова ударил статую. На сей раз изо всех сил. Рука взорвалась ослепительной болью.
