Опа! Мужик просто обалдел. Нечасто на него давят его же привычной аргументацией…
— Вы демократ — или кто?! — продолжаю свой наезд.
В углу еле сдерживают смех наши девчонки. Места у нас мало — вот и сидим все вместе. Исподтишка, под столом, показываю им кулак — неча ржать!
— Я вас не понимаю… — теряет нить разговора трибун.
— В соответствии со всеми демократическими процедурами, перед ними, как перед гражданами иного государства, был поставлен вопрос о статусе их дальнейшего пребывания, — продолжаю разговор сухим официальным тоном. — Нами были предложены несколько вариантов их дальнейшего обустройства. Большинством голосов они выбрали тот, который их больше устроил. Разумеется, мы не могли не учесть их пожеланий. Они были снабжены автотранспортом, продовольствием и снаряжением. Даже огнестрельным оружием! Так что, уважаемый, здесь вы неправы! Полностью и безоговорочно!
— И… у вас есть протокол их собрания? Можете предъявить?
— На каком основании я, как представитель иностранного (для них) государства, имею право требовать предоставления мне подобного документа? Укажите прецедент!
— Общественность расследует этот факт!
— Всенепременно! — согласно киваю в ответ. — Самым тщательным образом! Ещё вопросы есть?
— Я обеспокоен судьбой своих молодых сотрудников. Они выехали перед самым… э-э-э… инцидентом в сторону Рудного. И пропали. Мне необходимо организовать их поиски! Это очень многообещающие люди, ценные специалисты!
— Трудно сказать, чем я могу вам помочь… сейчас так много людей пропало без вести… А сколько их было?
— Двое. Молодой человек и его девушка.
У меня в голове словно что-то щелкает. Парень и девушка… на позиции зенитчиков — вот где я про них слышал!
— Боюсь, я не обрадую вас. Они на машине были?
— Да. Светло-серая «Шевроле-Нива».
Всё сходится. Именно такая машина сбила часового на посту у ворот дивизиона противоракет. Так вот кто их послал…
— Ваши… сотрудники самовольно проникли на территорию воинской части…
— Они оба — помощники депутата Госдумы! И имеют право…
— … сбили машиной часового…
— Несчастный случай!
— … и попытались воспрепятствовать запуску противоракет. По выявленным и идентифицированным ракетам противника.
— Ерунда! Ничем не подтверждённая ложь!
— Остались свидетели. Живые.
— Никакой суд не примет их показаний! Это подтасовка фактов!
— А суда и не нужно. Они оба погибли. От тех самых ракет, которые не дали сбить.
Капышев поперхнулся. Даже как-то лицом сник. Видать, что-то его с ними связывало…
На какое-то мгновение я его даже пожалел. В годах ведь мужик. Впереди уж точно ничего светлого не ожидает, только воспоминаниями и жить остается… Но, уловив мимолётным взором холодный блеск его глаз, опомнился. Нет уж, родной, я тебя вконец добью, чтобы и мыслей вредных более не возникало бы! На фиг нам тут пятой колонны не надобно! Хватит, наелись уже!
— Машенька, — поворачиваюсь к девушкам. — А вот, Сергей Адамович… он у нас куда распределён?
— Никуда… да он и разговаривать с нами на эту тему отказался, вас потребовал.
— Ага! Ну, так сейчас всё и выясним. Сергей Адамович! Вы по специальности своей — кто будете?
— Я - правозащитник! — гордо произносит он.
— Это-то понятно… а делаете вы что? В смысле — на жизнь чем зарабатываете?
— Не понимаете? — с легким презрением смотрит на меня собеседник. — Я профессионально защищаю права тех, кто себя защитить не в состоянии! Этих же девушек, например!
— Угу… То есть, если на них нападёт маньяк…
— Я не дам оставить это преступление безнаказанным!
— И каким же, позвольте вас спросить, образом?
— Вам надо и это объяснять? — удивляется Капышев.
— Машенька, — снова оборачиваюсь я к девушке. — Вот, например, на тебя маньяк нападёт…
— Откуда ж ему здесь взяться-то?
— Из лесу выползет. Было б болото — а черти напрыгают! Ты ж у нас такая красавица!
Девушка зарделась. Она действительно была очень хорошенькой и пригожей, на неё многие засматривались.
— Скажете тоже, Сергей Николаевич…
— Ну, всё-таки! Вот, ползёт такой маньяк… Что делать будешь?
Маша отворачивает полу курточки и щелкает пальцем по пистолетной кобуре.
— Вам ясно? — поворачиваюсь я к правозащитнику. — У нас каждый может постоять за себя. А ежели маньяк будет не один — так и у соседей стволы есть…
— Это беззаконие и произвол! Даже у преступников есть права!
— Все права преступника заканчиваются у чужого забора! — металлическим голосом отрезаю я. — И этот постулат пересмотру не подлежит! Вообще! Никогда! Жертва имеет больше прав на оборону, чем преступник — на жизнь!
Капышев смотрит на меня, как на чудовище. Плевать!
— Вы берётесь защищать других? Хорошо! — продолжаю свою речь. — Позвольте вас спросить — каким образом? Оружие у вас есть?
— Нет…
— Так получите! В чём проблема?
— Я принципиальный противник вооружения населения! Вы за это ответите! Это беззаконие!
Всё. Устал я от этого крикуна. Как же он меня достал…
— Подытоживаю. Как правозащитник — вы нам не нужны. Себя-то защитить не сможете, в случае чего. К вам самому охранника надо приставлять. Но здесь лишних людей нет. Последний раз спрашиваю — что вы умеете делать?
— Это произвол!
— Так. Машенька, оформи гражданину Капышеву выдачу продпайка на неделю.
— Хорошо, Сергей Николаевич.
— Выдать ему необходимый инструмент, палатку и всё, что в этом случае полагается. Оружия не выдавать — он у нас пацифист. Медведя уболтает при необходимости.
Поворачиваюсь в его сторону.
Столичная знаменитость полностью выбита из колеи. Куда только гонор девался?
— Охране приказ — в город и на объекты не допускать! Переговоров не вести. Разрешаю применение оружия.
— Сделаем, Сергей Николаевич, — кивает девушка.
— Вот так, Сергей Адамович! Ваш мир — закончился. А в этом вы себе места не нашли. Не захотели. К большому сожалению многих «продвинутых» людей, дармоедов здесь не приветствуют. И болтовнёй на жизнь не зарабатывают. Восторженной публики у вас и вам подобных деятелей — больше не будет. Идите и устраивайте свою жизнь так, как до этого поучали других. Надеюсь, вам повезёт…
Когда за ошалевшим «правозащитником» закрылась дверь, поворачиваюсь к девчонкам.
— Вот таких деятелей, милые вы мои, к нам на пушечный выстрел подпускать нельзя! Отрава это… хуже наркоты! Так что — смотрите в оба, на вас вся надежда.
И снова — повседневная круговерть.
