Сегодня ему не хотелось ссориться.
– Мне интересно то, что касается нас.
– Я знаю, почему ты никогда не задаешь вопросов. Для того чтобы самому не давать ответов.
Пенка подошла к верху джезвы, и в тот момент, когда Сергеев наконец-то погасил газ, Вика вошла в кухню, не потрудившись набросить на себя хоть что-то.
Без каблуков, босая, она была Михаилу чуть выше плеча. Беспричинно разгневанная. Выплескивающая наружу желание поскандалить. И удивительно красивая.
Сергеев, глядя на нее, удивлялся, как совокупность в общем-то далеких от совершенства черт дает столь впечатляющий результат? Чуть длинноватый нос, выделяющиеся скулы, не самая совершенная по форме грудь, не самые длинные в мире ноги... Список несовершенств можно было бы продолжать, если бы не результат, который, как убедился Сергеев, опустив взгляд на полотенце, которым были обмотаны его бедра, был, что называется, налицо.
– Ты разберись, что для тебя проще – отвечать на вопросы или выслушивать ответы? – сказал он с примиряющей интонацией.
– Лживые ответы?
– Ну, зачем же так?
– Хорошо. Не до конца правдивые?
– Я бы предпочел другую формулировку – не до конца откровенные.
– Послушай, Сергеев, – сказала она, наблюдая, как он разливает по керамическим чашечкам густой, сладкий кофе. – Я всегда думала, что в этой стране могу узнать все и обо всех. Включая детские симпатии, сексуальные пристрастия и гастрономические выверты.
– У меня нет гастрономических вывертов, и ты все знаешь о моих сексуальных пристрастиях.
– А детские симпатии?
– Если сказать честно, то в детском саду мне нравилась девочка по имени Галя. Мы с ней спали.
– Что? – она удивленно подняла брови.
– Наши кровати стояли рядом. И во время дневного сна она трогательно держала меня за руку.
– Очаровательная деталь.
– Но это еще не все.
– Да?
– Да. Еще мне нравился мальчик Сережа...
Она засмеялась своим бархатным смехом, от которого у Михаила по спине бежала теплая волна.
– Ты меня пугаешь!
– С Сережей было интересней играть, но Галя так держала меня за руку во сне, что я просто не мог ей изменить.
– Ты меня разыгрываешь?
– Нет, просто рассказываю о своих детских симпатиях. Ты же просила.
– О детских симпатиях ты готов со мной говорить?
– Да. Пей кофе – остынет.
– А о своем недавнем прошлом?
– Нет.
– Сергеев, – она подошла к нему вплотную, прижалась всем телом и пристально посмотрела ему в глаза снизу вверх.
Она почему-то редко называла его по имени, даже в интимные моменты.
– Я тебе обещаю, что когда-нибудь, рано или поздно, я расскажу тебе твою биографию. От и до. За исключением детского сада. Хочешь ты того или не хочешь – я узнаю о тебе все. Ты мне веришь?
Он поцеловал ее в губы, пахнущие гвоздикой, но она не ответила на ласку, только прищурилась, вглядываясь в его лицо.
– Ты мне веришь? – повторила она настойчиво.
Сергеев не хотел врать. Поэтому всего лишь отрицательно качнул головой.
– Зря, – сказала Вика зло, высвободилась, взяла чашку с кофе и подошла к окну. На фоне светлых занавесок, выбеленных ртутным светом уличного фонаря, она смотрелась как статуэтка – Сергеев невольно залюбовался.
За окном шел дождь. Плотный летний ливень, полоскавший запылившиеся за день киевские мостовые, умывающий каштаны и липы бульваров прохладной чистой водой. Он превращал огни мостов, переброшенных через Днепр, в нерезкие мазки на огромной палитре темной, глубокой и могучей реки.
Грозы не было. Не сверкали молнии. Не гремел гром. В этой стихии, в воде, падающей с небес, не было ровным счетом ничего демонического. Просто шел дождь.
Автомобили прятались во дворах. Опоздавшие занять места на своих стоянках вместе с пешеходами шлепали по теплым лужам. Город не собирался засыпать – он ждал ночной прохлады и свежих запахов зелени из скверов и парков.
– Ты не задумывался, почему мы вместе?
– Потому, что нравимся друг другу.
Она хмыкнула, и даже в движении ее чуть угловатых плеч сквозила ирония.
– Нравимся. Превосходно сказано. Мне, Сергеев, нравились многие. Сегодня – один, завтра – второй. Послезавтра – мог быть и третий.
– Назови другую причину.
– Не назову. Ты ни разу не сказал, что меня любишь. Я ни разу не сказала, что люблю тебя. У нас нет общего прошлого. Я не вижу общего будущего. Знаешь, что нас держит вместе?
– То, что нам хорошо вдвоем.
– О боже, – она резко развернулась к нему лицом, – до чего же вы, мужики, примитивны! Ну, это-то при чем? Почему вы полагаете, что ваш член может быть осью чьего-то мира? Ты же неглупый человек, Сергеев, чтобы всерьез говорить о своей мужской исключительности! То, что у нас с тобой сейчас, – это даже не связь – так, случайные встречи. Я не знаю, что ты там надумал, какую драму, но о себе я знаю точно. Я с тобой только потому, что не могу тебя понять. Я каждый раз даю себе слово, что это будет в последний раз! Я не хочу к тебе привязываться! Я сама по себе! Но потом, потом я вдруг понимаю, что вот уже полгода мы вместе, а я все еще не знаю твою тайну. Все остальное – только приправа. Ты хороший человек, Сергеев. Я так искренне о тебе думаю. Но я не знаю, какой ты в действительности. Я чувствую, что ты способен на очень разные поступки. Я не шучу. Может быть, ты их уже совершал, а может быть, просто готов совершить. И эти разные поступки могут быть такими, что и представить себе трудно. И я ловлю себя на мысли, Сергеев, что из-за этой недосказанности, из-за того, что ты первый из мужиков, которого я не прочла вдоль и поперек после нескольких ночей, мне с тобой интересно. А это плохо, Сергеев, очень плохо! Время, проведенное вместе, – это привязанность. Привычка, мать бы ее так. К теплу чужого тела. К чужому дыханию. К тяжести чужой руки на бедре. А привычка – это зависимость. А я ненавижу зависимость! Настолько сильно ненавижу, что слово «любить», считаю синонимом слова «рабство».
Михаил кожей ощутил, что она говорит правду. Может быть, под влиянием момента, а может быть, расчетливо и осознанно, что было гораздо вероятнее, если учитывать ее характер.
– Это и есть причина, мистер Икс. Твоя тайна. Мне интересно ее разгадать. Настолько интересно, что для этого я готова полюбить тебя. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Нельзя любить человека только за то, что не можешь его понять.
– Да? – сказала она, ухмыльнувшись. – А я-то думала, что человека нельзя любить, если сразу понимаешь его полностью. Такой человек банально не интересен. Если бы ты был раскрытой книгой, пусть даже с темными пятнами в биографии, если бы я не чувствовала в тебе готовность к поступкам – все бы ограничилось тем нашим десертом после хорошего стейка. Один раз, – она подняла указательный палец вверх, словно грозила кому-то. – Не более. Мы бы даже друзьями не остались.
