– И вы их ели?
Мы с Косым хором кивнули.
– Одного не понимаю, как вы после этого живы остались? Я понимаю, молодость и крепкие желудки, но, судя по дате изготовления, эта тушенка давно превратилась в яд. Трехглазых зеленых человечков после такой пищи кто угодно увидит и слонов, взлетающих с крыши.
– Хаймович! Гадом буду, вкусная! – Косой в доказательство принялся вскрывать банку, орудуя ножом.
Дед опустил свой любопытный нос в банку и понюхал, на мгновение мне показалось, что он, как древнее животное, втянет в себя всё содержимое банки носом, и я прыснул в кулак.
– Хм, пахнет неплохо. По крайней мере признаков разложения не заметно.
– А я про что? Ты попробуй! – взбодрился Косой. Старик осторожно поддел кусочек вилочкой и поднес к глазу: ни дать ни взять – ворон на мышь прицелился.
– А скажите-ка, молодые люди, на этом складе было прохладно?
– Да не жарко, мы в ватниках спали. Да ешь, не боись, проверено, мы-то живы, а банок по десять с Толстым уговорили.
Дед таки положил кусочек в рот и стал медленно разжевывать.
– Бог мой, какие забытые ощущения! Какой вкус! Никогда не предполагал, что банальная тушенка будет деликатесом. Впрочем, что я говорю, вся прежняя жизнь – сплошной деликатес. Так и рождаются сказки о рае…
В гостевое окно влетел камень и прокатился по полу.
– Дед! Ты дома? – донесся с улицы тонкий мальчишеский голос. – Дед! Косой не вернулся?
– Здесь я! – отозвался Косой. – Это мои, – встрепенулся он. – Засиделся я тут, пора. Завтра с утра зайду.
Косой поднялся и вышел в гостевую, на ходу накидывая рюкзак на плечо.
– Шустрый! Привет! Как там дела дома?
– Дядя Косой?! Луиза послала тебя сыскать. Да и наши волнуются. Вас нет три дня, а вчера еще Хромой пропал.
– Ладно, Шустрый, пошли домой. Там разберемся. Поднимаясь по лестнице к двери, Косой обернулся:
– Спасибо, Хаймович, за еду, а Толстого завтра никуда без меня не отпускай.
И подмигнул. Улыбка на его лице разъехалась до ушей. Видимо, он уже представлял, какой эффект на пацана произведет его появление с автоматом.
– До свидания, Федор. Всегда рад твоему визиту.
– Пока, Косой, до завтра, – зевнул я. На меня вдруг тяжкой ношей навалилась усталость.
Но лечь поспать мне старый не дал. Он битый час допрашивал обо всем, что произошло, заставляя вспомнить подробности, кои я не упомянул или пропустил. Пришлось вспоминать. Вспомнил лестничный пролет, ведущий на верхние этажи. Этажей получалось пять. Та же незримая пелена стояла в пролетах, и подняться по ним не представлялось возможным. К ней нас карлик и притащил, видать, хотел нашими телами проверить ее на прочность. Тоскливо, поди, ему там сидеть было. По всем расчетам выходило, что на маленьком лифте опустились мы до самого низа. А что на верхних этажах делается, одному Богу ведомо. Ясно только, что на одном из этажей рой обосновался. Вернулись назад мы, порядком проплутав, но оружейку нашли и лифт запустили. Твари на крыше разлетелись, так что мы без помех по шахте большого лифта и спустились. Такие вот дела.
– А вот еще я тут бумаги какие-то притащил, – вспомнил я и вытащил несколько мятых листов из сумки.
– И всё? – спросил Хаймович, внимательно разглядывая документы.
– Было больше, но у нас с Косым животы прихватило, пришлось попользоваться.
– Это всё потому, что кто-то ест без меры, а потом гадит без памяти.
– Да ладно, там этого добра – во! – провел я большим пальцем по горлу. – За год не перетаскать. Вот завтра с Косым пойдем, притащу, сколько смогу.
– Таскать ничего не надо. Старый замешкался, теребя нос.
– Завтра, ребятишки, пойду я с вами…
Чего-то в этом роде я уже ожидал. Дед-то крепкий, но сможет ли он допрыгнуть до ремонтной лестницы? А снизу лифт дырявый – откуда букашки вылетели. Привяжем его веревкой, а там подтянем. Времени в обрез, но, кажись, не впервой. Должны успеть.
Утро вечера мудренее, подумал я, пристраиваясь на диване. Глаза закрывались сами собой. В гостевую влетела здоровенная каменюка и прогрохотала по полу. Кого там еще принесло?
– Старый! Толстый приходил?
«Вот суки! И поспать не дадут!» – подумал я, поднимаясь с дивана. Вышел в комнату, опережая Хаймовича. За окном широкая морда с жидкими усиками – Кот нарисовался.
– Чего тебе?
– Толстый, тебе привет от Джокера! Он велел передать, что должок за тобой. Людей ты его угробил и пулемет второй не снял. Так что либо ты завтра пулемет тащишь, и должок списываем, либо ты не жилец. Всё понял?!
Я отчаянно зевнул.
– Передай Джокеру, что, кому я должен, всем прощаю. А угрожать мне не советую. Кто ко мне сунется, тот в орало и получит. Всё понял?! А теперь двигай отсюда, пока я добрый!
– Ты сильно об этом пожалеешь, Толстый!
Кот развернулся и вразвалочку, не спешна, двинул по улице. А я вернулся к любимому дивану и придавил его до утра.
* * *
Первые месяцы и даже годы моей жизни после катастрофы прошли в поисках и метаниях. Прежней жизни больше не было, а в нынешней я не находил особого смысла. Да, я спас, кого мог спасти, поселил престарелого соседа в своей квартире с бронированными стеклами и потайной дверью. Военные кураторы в свое время усиленное внимание уделяли моей персоне, и теперь это как никогда пригодилось. Сосед остался единственным близким человеком, кого я знал до катастрофы, с ним и поделился раствором. Как и в моем случае, омоложения организма не произошло, но процессы старения если и не прекратились, то значительно замедлились. Все-таки я был на верном пути, если б не война, человеческое бессмертие было бы уже совсем рядом. Впрочем, как и человеческая глупость. Иногда мне кажется, что в этом есть и моя вина. Бог не мог допустить, чтобы глупость и безнравственность стали бессмертны.
Приматы – не менее древний вид, чем гомо сапиенс, однако они остались приматами. Без искры Божьей не стать обезьяне человеком. В этом я убеждался всё больше и больше, активируя спящие гены и плодя невиданных доселе уродов. Циклопы, химеры, амфибии – целый ряд животных, редких, с необычными свойствами, но все же животных. Иногда мне казалось, что они обладают разумом, но каким-то злым, не человеческим разумом.
* * *
День был в разгаре, парило. Вышли мы ближе к середине дня. Косой запоздал. Искал с утра Хромого и нашел то, что от него осталось. Теперь он брел с нами в некоей задумчивости.
– Я вот одного не пойму… Чем эти твари в подвале питались?
– Как чем? Тушенкой. Ты же видел, сколько банок пустых навалено?
– Да я про букашек. Видел бы ты, как они Хромого нашпиговали. Сплошная каша. Черви размером с палец.
– Да, мальчики, натворили вы дел, – вступил в разговор Моисей Хаймович, – выпустили рой на свет божий, да еще без матки оставили. Они теперь совершенно дикие и неуправляемые.
