«Гоблины» опомнились первыми, и пытавшегося встать Верещагина с силой швырнуло спиной на рельсы. Два мощных удара в грудь. Стало невыносимо трудно дышать, и он, глотая пахнущий маслом воздух, сполз вниз. По животу текла теплыми струйками кровь, а в неожиданно скользкой ладони едва держался цилиндрик с огненной смертью внутри. Понимая, что сил надолго уже не хватит, майор дернул кольцо.
Морозов встать не пытался. Когда черные фигуры возникли чуть ли из неоткуда, а мир завертелся и наполнился болью, он успел только, оказавшись на спине, выставить автомат перед собой. Майор принял на себя два выстрела и этим спас Юрию жизнь.
Морозов утопил спусковой крючок.
«Калашников» вздрогнул, будто просыпаясь после глубокого сна, полного кошмаров, и забился в припадке! На мгновение пламя осветило черные шапочки-маски…
Верещагин плыл по реке. Черной-черной. Глубокой-глубокой. Спокойной-спокойной. Он плыл на спине, прижимая к груди огненный цветок. Больно не было.
И только когда чьи-то грубые руки дернули его за плечи, боль вцепилась когтями в грудную клетку, стиснула сердце.
— Майор, майор! Майор! — Морозов попытался расцепить руки Верещагина, чтобы было удобней вскинуть его на плечи. Однако тот застонал и открыл глаза, прижав локти еще плотнее к телу.
— Иди, — выдохнул майор, и Юра почувствовал мелкие брызги крови у себя на лице. — Иди. Я тут. У меня. Вот.
С большим трудом Верещагин разжал одну ладонь, под стиснутыми руками показался упругий бок эргэдешки.
— Беги… слышишь… — Дыхание майора становилось все слабее, он уже молчал, только пристально смотрел куда-то в темноту потолка.
Морозов прислушался. Наверху что-то двигалось. Стучали по трубам сапоги, шуршали раздвигаемые кабели. «Гоблины» шли по служебному колодцу.
— Плыть, плыть, — прошептал Верещагин и улыбнулся. — Не мешай мне плыть.
Юра побежал.
Где-то вдалеке грохнул взрыв. То ли первая, то ли вторая растяжка сыграла свою партию. Только невероятным везением, наверное, можно было объяснить тот факт, что ребята из подразделения «Гоблин», обученные ходить под землей, едва ли не лучше чем по поверхности, не заметили мину.
Потом взорвалось ближе.
Морозов бежал. Полупустая разгрузка мешала, он сбросил ее на ходу. Потом в сторону полетел автомат. Юра вкладывал все в этот бег. Вперед, только вперед! Ему казалось, что туннель перед ним плывет и дрожит. Морозов вытирал слезы рукавом и бежал, бежал!
Где-то впереди человека с портфелем ждали лоялисты и повстанцы, где-то позади реакционеры ждали войны, а далеко-далеко за границей в немом напряжении ждали войска. Между ними бежал человек, ненавидящий их всех вместе взятых. Человек бежал, понимая, что уже никогда не будет прежним. Ни он, ни мир вокруг него.
Москва.
Декабрь 1991 года
Сильный южный ветер на какое-то время отбросил от города обложившие его морозы, но зима неумолимо брала свое, обильно вываливая на уставшие улицы запасы белых хлопьев. Хмурые, похмельные дворники выходили на расчистку трижды в день, но и эти труды пропадали даром. Пробираться по тесным снежным коридорам становилось все труднее. На дорогах образовывались многокилометровые пробки. Город медленно задыхался под мягким, невесомым, но таким тяжелым покрывалом.
В ресторанчике на Малой Калюжной было пусто. Для туристов не сезон, а москвичи, в основном озабоченные состоянием кошельков, не стремились что-либо праздновать. Да, собственно, и поводов к тому не было.
— Знаешь, Юра, а я собираюсь Москву оставить, — сказал Вязников.
Морозов поднял брови и пожал плечами.
— А оно того стоит? Куда? — Он сделал знак официанту.
Они только что расправились с мясом по-татарски, изумительно порубленным с острыми и растравляющими аппетит специями. Под холодную до ломоты в зубах водочку. Оставалось несколько кусочков на хрустящей греночке.
Подошедший официант все понял мгновенно. Заменил рюмки, и в покрытое тоненьким ледком стекло тонкой струйкой полилась водка. Когда до края оставались считаные миллиметры, парнишка ловко крутанул бутылку и жидкость остановилась. Когда с легким поклоном официант удалился, Морозов почесал затылок:
— Как они это делают, понять не могу. Мне все время кажется, что водка должна расплескаться по всему столу, после таких вот экспериментов.
— Она и расплескивается, — кивнул Вязников. — Чертова куча водки расплескивается по столу и по фартуку этого паренька, когда он учится. Во всем важна сноровка…
— Закалка, тренировка, — подхватил Юра. Поднял рюмку. — Давай за тебя.
— Нет. За нас давай.
— Ну, за нас, так за нас. — Морозов кивнул. Водка в замерзшем стекле — это огонь и лед. Обжигающий пламень, холодный, очень холодный.
Когда беф а-ля татар исчез с тарелок, друзья откинулись на спинки удобных кресел.
Вязников был бледен. Он совсем недавно вышел из госпиталя. Рана оказалась серьезней, чем могло показаться сразу, а кое-какие мелкие осколки так и остались торчать в ноге. Они будут беспокоить его до самой смерти, вызванной микроскопическим кусочком стали, подобравшимся по кровеносной системе к самому сердцу. Но это в будущем. В очень удаленном от этого дня будущем.
— И все-таки я оставлю Москву.
— Почему?
— Не могу. Город словно давит. Тяжело. Конечно, сейчас все разгребли. Стройки идут. Работа кипит. — Алексей покрутил тарелку. Отодвинул. Взял рюмку. Пригляделся к хрусталю. — Но как вспомню, в какую ловушку превращаются эти каменные стены… Когда метро закрыли, дороги…
— Не напоминай, — сморщился Морозов. — Я в метро теперь не езжу. Времени уходит, конечно… И дороже. Но не могу. На работу встаю за два часа. Иначе не успеть.
— Ты все там же, лечишь?
— Ну, если можно так выразиться. Должность называется — «консультант». А у тебя как?
— Как, как… Я ж из госпиталя только-только. Что делать, если честно, не знаю. На завод не хочу. Опять заготовки рисовать… Да и не возьмут. Хорошо хоть, пособие, как этому… блин… как там формулировка?
— Борцу с антинародным режимом! — подсказал Юра. — Всем дали. Все боролись. Я думал, что брат на брата прет, а оказывается, с режимом боролись. Фантазеры, однако.
— Да, этого не занимать. — Алексей хотел было что-то сказать, но краем глаза увидел приближающихся официантов с подносами.
Парень с девушкой подошли к столику. Забрали посуду. Их движения были синхронны, четки и выверены.
«Сноровка, закалка, тренировка, — подумал Морозов. — А девочка ничего».
Девушка была старше своего коллеги, имела широкие бедра и узкую талию. Картину дополняли густые, сильные черные волосы, заплетенные в крепкую косу. Юра успел приметить имя на нагрудном бэджике.
