Как-то странно я пишу… Запугаю маму совсем. Виданное ли дело: подкидываю внука не на недельку, как другие, нормальные родители, и даже не на месяц, а, получается, чуть ли не на всю жизнь! И еще лопочу, что, мол, все у меня хорошо и замечательно. Тут любому станет понятно, что совсем не замечательно! Надо бы подсластить как-то…
«Когда он захочет вернуться – пусть смело идет через этот вход. Придет сразу в имение Шатровых. Туг красивый парк, большой дом, но школ нет, учиться негде».
Тьфу ты! Про учебу я уже ведь писала! Повторяюсь. Значит, пора заканчивать.
«Тебе мамочка – здоровья! Целую изо всех сил! Привет тете Вере. Твоя Наташка».
А самое главное и забыла!
«P. S. Чтобы вы с внуком ни в чем не нуждались, передаем вам немного золота. Трать сколько надо – хоть все. Понадобится еще – пусть Олежек придет, дадим. Вообще, я бы хотела его видеть хоть время от времени Может, через год-два или через три пусть заглянет к маме с папой. Тогда и решим».
Оптимистка у тебя дочь, мама. Год-два. Неужто победим всех даже и через три года?
Ой, еще одно важное забыла!
«P. P. S. Повязки у Олега с шеи, с рук и ног не снимай. Если сами сниматься не будут. Оставь – это признак княжеской власти. Он у нас тоже князь. Не знаю пока, какого княжества. Еще раз целую и люблю. Твоя дочь».
Ну, кажется, все.
Михаил вручил сыну торбу с золотом – ту, которую я уже как-то пыталась пронести к маме, да чуть не посеяла в страшном мире дымчатых привидений. Я протянула сыну свое письмо. Зацелованный и залитый материнскими слезами, Олег строго посмотрел на нас и шагнул на Землю. К бабушке.
А я осталась разгребать завалы зла здесь. И руки у меня теперь были развязаны.
* * *
– Боязно… – призналась я Михаилу и погрузила носочек сапога в чуть слышно шелестящую песчаную рябь.
Мы стояли с ним и двумя самыми доверенными нашими людьми – Никодимом да Каллистратом – на самом краю Киршаговой пустохляби, и я, несмотря на всю свою показную решительность, вдруг струсила.
Оно, конечно, я – великая героиня, которая уже прошла крым и рым, включая эту чертову пустохлябь… Ну а вдруг на этот раз и не получится? Потону, да и все. Как самая обычная антка. Еще посмертно и княжеского титула лишусь – совсем обидно!
– Адавай вместе? – неожиданно предложил супруг. – Кал-листрат, неси еще одну веревку – меня тоже привяжешь.
– Но ты ведь… Разве ты можешь? – уставилась я на него.
– А я попробую. Вспомни снова, как было, когда ты погружалась сюда в первый раз?
– Ну, меня взяли, раскачали…
– Нет, свои приготовления. Ты же как-то готовилась. Вспомни. Что-то такое особенное – ты ведь рассказывала!
– Ничего особенного. Кинули меня, да и все. Как неодушевленный предмет!
– И все-таки – было. Что-то ты про обиду свою говорила…
Вспомни!
– А, это? Да это-то при чем? Конечно, мне обидно стало, что буду битком набита песком, как чучело. А кому бы не стало обидно? Вот я и решила постараться не дышать в пустохляби… – Может, стоит решиться и теперь? Я озадаченно посмотрела на мужа. – Но я вроде и так… Тонуть-то совсем не собираюсь… – Одно – когда просто не собираешься, а другое – решиъся, противопоставить себя песку. Вот, мол, я какой!… То есть какая. Не достанусь вам – и точка!
Михаил приподнял руки, давая возможность Каллистрату туго обвязать себя веревкой вокруг пояса. Такая же веревка Была обвита вокруг моей талии. На всякий случай. Чтобы вce-таки можно было быстро вытащить меня в случае чего.
– Противопоставить? – задумчиво повторила я.
Поглядела на серебристое мерцание, уходящее вдаль под прямыми лучами полуденного солнца до самого горизонта. Представила себя – такую маленькую и беззащитную – на фоне этих бесчисленных тонн песка. И озверела. Да чего я всякой разной песчаной трухой пасую! Гаркнула: А ну, держи крепче, Никодим!
И двинулась вперед, все глубже погружаясь в податливые волны пустохляби. Которые ни за что, ну просто не в силах меня остановить! Потому что я – такая вот! А они в сравнении со мной – да просто никакие!
Когда песчинки уже начали щекотать мне горло, я вздохнула поглубже и, как пловец-ныряльщик, сама присела, зажмурившись. Погружаясь в их мягкую податливость.
И все изменилось. Будто в другой мир попала. Тихий шелест песчинок стал громким, требовательным, обступил со всех сторон. А они сами превратились в плотную, неподвижную массу. Через которую не то что идти вдаль – даже разок шагнуть было немыслимо. Будто я вдруг очутилась в чьем-то твердом кулаке. И почему обладатель кулака не сжимает его? Так, чтобы у меня позвоночник хрустнул и внутренности через горло по-леачи? – было непонятно. И необъяснимо…
Эта необъяснимая мощь была так устрашающе жестока, что я, не мешкая, распрямила колени, вырываясь обратно на воздух.
Боже, до чего же прекрасно на воздухе! Как мы не замечаем простого счастья: дышать и ни о чем не думать! Не волноваться о следующем вдохе, не беспокоиться о том, как скоро закончится кислород в легких!…
Занятая этими глубокомысленными раздумьями, я не обращала внимания на крики и возню, затеянную на берегу мужчинами. До тех пор, пока сильная мужнина рука не ухватила меня за плечо и не поволокла вон из холодного песка.
– Ты чего? – удивилась я, выбираясь вслед за ним.
– А ты чего? – испуганно злым голосом спросил он в ответ. – Мы кричим, а ты стоишь, не двигаешься! А веревка оборвалась!
– Какая веревка? А, веревка! Ну и что, если даже оборвалась?
Мы уже полностью вышли на пологий бережок Киршаговой пустохляби, и последние песчинки осыпались с нашей одежды.
– Наташенька, проснись! – обнял меня Михаил. – Мы же не могли тебя даже вытащить, раз веревка оборвалась! Которую именно для того и привязывали!
– Опять?
– Что значит – опять?
– Но ведь когда Кавустов меня пытался топить, она тоже оборвалась?
– Да? – Михаил взглянул на Никодима.
– Точно! Оборвалась! —с жаром подтвердил тот.-Я же рассказывал!…
– И что у нас с этой веревкой? – Михаил поймал хвостик вервия, болтающегося у меня на талии, пригляделся. Протянул Каллистрату.
– Чисто! – восхитился тот. – Будто бритвой обрезали!
– И тогда так же было' – авторитетно подтвердил Нико-дим, заглядывая через плечо Каллистрата. – Я, когда меня из плена освободили, – первым делом к веревке! Смотрю – обрезана…
– А? – спросил меня супруг, демонстрируя краешек веревочного хвостика.
Я только пожала плечами да показала ладони – мол, нету ничего. Ни ножа, ни остро наточенной бритвы.
– Тогда – моя очередь пробовать! – сообщил супруг, поворачиваясь к пустохляби.
– Михаил, – жалобно охнула я.. – Что, родная
