5. На узловой терминал снарядить не менее стрелкового взвода, для полного контроля данной стратегической точки.
6. Начать подготовку к встрече первого десанта локосиан, который вот-вот неизбежно появится. Как только на Локосе поймут, что ситуация вышла из-под контроля…»
…И поскакали ранним утром во все стороны «света» конные разъезды.
Помчались исполнять особую, труднейшую миссию. Доказывать каждому встреченному полководцу практически недоказуемое… Отобранным гонцам надлежало убедить волевых, нетерпеливых, вспыльчивых, гордых, спесивых, свирепых, мудрых, неординарных, непредсказуемых, неуправляемых и попросту РАЗНЫХ — но схожих в том, что обычно никого кроме себя не слушают! — ЛЮДЕЙ… Убедить, что жизненно необходимо объединяться в единую армию, заключать союз для войны с НЕЛЮДЯМИ. Что необходимо прекращать междоусобные военные действия, навязанные «нанимателями», и встать сообща, сплотившись перед лицом реальной инопланетной угрозы.
Наше спасение, возможно — в том, что… наша история неоднократно свидетельствовала: примирить враждующих способно лишь появление общего врага.
Наблюдая эту утреннюю суету, я мысленно желал каждому Удачи. Удачи, удачи и ещё раз удачи. На терпящем бедствие легендарном «Титанике», говорят, было множество здоровых и богатых людей, но это им не помогло…
Я стоял, скользя взглядом по сосредоточенным лицам воинов. По удаляющимся в разные стороны конным отрядам. А мне снова и снова вспоминался случай с «жертвоприношением» во время тризны в честь Крикса, сподвижника Спартака. Неотступно перед глазами стояла эта нарисованная Амриной картина. И притягивала…
Догадывался ли я тогда, что информация об этом эпизоде одной из бесчисленных земных войн, оброненная в моё подсознание, со временем «выстрелит» и попадёт точно в цель?..
Мог ли я предвидеть, что поражённой целью выстрела окажется не что иное, как долгожданная любовь, обретённая мною не где-нибудь в земных пределах, а в космически далёком далеке…
Не мог. Но, похоже, предугадал.
Потому что именно тогда, в минуты наблюдения за отправкой гонцов, меня вдруг переполнила всеобъемлющая, прямо-таки вселенская ТОСКА.
Словно в меня нахально, самовольно вселилось что-то неизбывно жуткое, тёмное, и я превратился в… чёрную дыру. На миг я ощутил себя чёрной бездной, схлопнувшейся в крохотный по космическим масштабам объём человеческого тельца.
Вопреки возникшей надежде на спасение, в меня хлынуло ощущение абсолютной тщеты наших усилий в частности и полнейшей бесплодности всего сущего вообще.
«Видимо, сверхострое восприятие окружающей среды, позволяющее уцелеть в войне, развилось до космического масштаба. — Мрачно, без тени иронии, пошутил Антилексей. — Знал, что это случится. Симптомы характерные. Раньше это лишь просверкивало, в редких приступах стихосложения… Самурай доморощенный».
И я промолчал. Воистину: в каждой шутке есть доля…
Глава семнадцатая
ЦBETOKИ КОЛЬЧУГА
«Амрина…
Мой хрупкий цветок.
Творенье нездешней, в прямом смысле неземной красы. Роса слезинок по тончайшей коже и пронзительная нежность лепестков. В вашем мире иные имена и образы, но в нашем — ты напоминаешь мне розу.
Я так вижу.
Разве существует время цвести и время прятаться? Для настоящей-то розы?! Кому-то выпадает цветенье на фоне безоблачного неба, а кому-то — суждено пламенеть дерзкой бунтаркой среди громыхающих доспехов. Миг ли. Вечность ли…
Мнится мне кольчуга, на которой покоится алая роза. Цветок на войне. Извивается в моих сжатых пальцах… Вытекает линией жизни из моей руки… Покачивается, вцепившись колючками в кольчужные звенья-колечки. У самого сердца…
Амрина.
У меня всего две руки и обе заняты — щитом и мечом. Я не могу, если понадобится, одновременно удерживать ещё и тебя. И не могу бросить! Ведь тогда не будет никакого смысла — ни в мече, ни в щите. Нет смысла цепляться за жизнь, добровольно отказавшись от большей её части.
Тревожные трубы.
Дым, стелящийся до горизонта. Шлепки стрел. И предсмертные хрипы соратников.
Судорожно ищу самое безопасное место для цветка. И, не придумав ничего лучшего — прячу его под кольчугу. Защищаю тебя собой. Вернее, всем тем, чем защищаю самого себя — ведь нас двое. Моя кольчуга — наша последняя крепость. Умоляю, не шевелись! Просто немножечко потерпи. Ну, разве что, гляди в колечки-бойницы и всякий раз кричи мне: «Не бойся, это не твоя стрела!» Я буду улыбаться в аду битвы: «Знаю… не моя… если ты разглядела стрелу — не моя… Моя будет выглядеть как точка, летящая навстречу… »
Ты дышишь под железом. И наполняешь моё хриплое прерывистое дыхание своим спокойным ритмом. Но… ты не можешь безвольно лежать под кольчугой. Там, внутри — ты колешь меня. Напоминаешь, что у тебя также есть оружие, твоё. Колючки!..
Несмышлёная моя… Ты лишь делаешь мне больно — разве таким воюют?! Эта сладкая боль, смешанная с испугом, встряхивает меня и даёт силы… бояться.
СТРАХ!
Мои движения — выпады, замахи, удары, уклоны — сопровождаются твоими уколами изнутри. Движения скованы. Сколоты. Замри, родная, повремени! Самый момент выжить…
Страх липкой влагой проступает сквозь кольчугу. Мои движения проколоты изнутри тобой. Крохотные дырочки в теле. Из них не сочится по капельке кровь. В них, незримыми крохами (не остановить!) — просачивается внутрь страх!
Амрина! Замри, не шевелись! Я боюсь! Но не уколов… Я боюсь — тебя помять. Покалечить. Твои лепестки. Твой изящный стебель. Красота — страшная сила, но… не на этой войне, малышка… Замри, милая, я попытаюсь выжить за нас двоих… Ах, если б, хоть на время, можно было спрятать тебя под кожу! Амри… »
…Я распахнул веки. И тут же наткнулся на её взгляд. Проталины серо-голубой водицы. Кусочки неба, рвущегося из-под ресниц навстречу мне.
— Алексей?!
В голосе тревога, во взгляде — льдинки боли. Мгновенно выстудили глаза до тускло-серого оттенка.
Я попытался успокоить её. И не смог — онемевшие губы, шевельнувшись, перестали слушаться.
— Ты сравнивал меня… с цветком? Давал ему… моё имя?
— Ты?! Умеешь читать мысли? — собственный голос показался мне чужим.
— Ну, что ты… Если бы…
Её ладонь медленно поползла по моему лицу. Размазалась, распавшись на сладко ноющие частички-прикосновения. Глаза надвинулись, как опустившееся небо.
— Твои веки так судорожно вздрагивали… будто под ними билось что-то… живое… нежное… бережно хранимое… — Ее голос шелестел ветерком в листве. — Я впитывала растекающуюся от тебя энергию… и просто увидела колючий красный цветок. Вы, кажется, называете его — роза… Он был в заточении… за непонятной решёткой с круглыми дырочками.
