― Это твое решение, — голос Яна не выражал никаких эмоций, будто речь сейчас шла о чем-то вполне обыденном, происходящем по пять раз на день. — Куда же ты хочешь отправиться?
― В Лакедемоне... — юноша поколебался немного, а затем продолжил, — в Лакедемоне я не смогу жить. Я уже другой. Не смогу там дышать.
― А вот дышать тебе никто не запрещает. Я тебе вот что скажу, пацанчик: ты просто не умеешь дышать и никогда не умел, — шаман говорил, не глядя на собеседника, продолжая чинить сети. — И потом, тебя никто и не отсылает в Лакедемон. Хотя сейчас, насколько мне известно, твой дядя предпринял ряд шагов по смягчению нравов. Так что теперь ребенку с кошачьми глазами там бы ничего не угрожало.
― Каур сказала, что станет для девочки второй матерью, а для нее я значу больше, чем любой из соплеменников, но намного меньше, чем община в целом с ее устоями и законами. Но я не могу быть ей только братом.
Заквасский не видел лица Олега, но услышал, как участилось его дыхание.
― Меня все обходят, как больного степным поветрием. В чем я виноват?! — вдруг закричал парень. — В чем?! Или вы думаете, я хотел, чтобы умерли Илья, Саша, Ромул?! Они были моими друзьями... Они были лучшими!..
Олег потерял над собой контроль, бросился на колени, закричал и, выхватив клинок, принялся со всей силы втыкать его в песок. Тут Ян поднял голову, посмотрел на неистовствующего юношу и печально улыбнулся. Так прошло несколько минут: парень, глухо рыча, рыхлил берег, а шаман наблюдал за этим зрелищем.
Наконец, Олег в последний раз вогнал шашку в песок, руки его ослабли и безвольно соскользнули с рукояти. Юноша тяжело дышал, открыв рот. Заквасский, бросив сеть, лениво поднялся и, подойдя к парню, присел на корточки.
― Олег, послушай-ка, — шаман хотел положить руку ему на плечо, но не стал этого делать. — Везде полно несправедливости. И сейчас получилось, что ты виноватый без вины. Те, кто потеряли своих детей, пока не могут этого забыть. Сердцу не прикажешь, знаешь ли.
― И что с того? — не поднимая головы, устало прошептал парень. — Что мне с того? Драться с любым, кто обвиняет меня? Но ведь действительно, я виноват... Если бы я не пришел к вам... Скажите, что мне делать?
― Агрессия порождает только новую агрессию, пацанчик, это проверенная временем истина. Надо набраться терпения. Дай им время. Утихает любая боль, уж поверь мне.
Сказав это, шаман, захватив с собой сеть, побрел вдоль берега к набережной, оставив Олега наедине с размышлениями и отвратительным запахом разлагающихся водорослей.
На следующий день Ян, Каур и Олег остановились на северной границе Запретной зоны. Больше провожатых не было.
Олег был одет в камуфляж, по расцветке очень похожий на тот, что носил в Лакедемоне. За спиной у него висел вещмешок, а на плече — автомат Калашникова.
― Хорошо бы еще неделю подождать, — сказал шаман. — Ты не до конца окреп после ранения.
― Нет, — ответил юноша, — потом будет холодно, а мне нужно обустроить жилище.
― Верно. Тогда иди вдоль моря, этот путь безопасен. Где-то через пять-шесть километров выйдешь к Бессергеновке, там и поселишься, — еще раз повторил инструкции Ян. — Радиация в тех местах выше, чем в Таганроге, но у тебя есть запас водорослей почти на три месяца. Еды на первые дни также хватит. Район Бессергеновки — охотничьи угодья Пегаса, а потому крупных хищников там быть не должно. Ну и опять же, он будет за тобой приглядывать. В ноябре, после праздника Осеннего Откровения, мы с Каур навестим тебя. Я захвачу вяленого зурелана и что-нибудь из теплой одежды.
Девушка опустила глаза, не желая показывать слезы, и сжала пухлые губы.
― Спасибо. Надеюсь вас увидеть, — Олег нахмурился. — Хотя я ведь дважды отступник, и значит, дважды заслуживаю одиночества.
― Ты не отступник, — возразил шаман, — ты прозелит. Тот, кто мучительно умирал, а теперь зачат заново и вскоре родится. А когда родишься, тогда поймешь, что делать дальше. В любом случае твое решение будет правильным и свободным. Ты поймешь нечто новое и неуловимое, как звук хлопка одной ладони.
При этих словах шамана Олег невольно вздрогнул, посмотрел на Яна странным взглядом и спросил:
― А что такое звук хлопка одной ладони?
― Это... — Заквасский помедлил, а затем указал в сторону моря, — вот та волна, бегущая к берегу, стремящаяся разбиться о серый песок.
― Почему волна? — спросил парень.
― А почему нет?
Олег пожал плечами, еще раз грустно улыбнулся и тихо произнес:
― Мне пора.
Ян отошел к полузатопленной коряге и теперь ждал Каур.
Он знал, — вернее, ему очень хотелось думать, будто он знает, — что пацанчик обязательно вернется в Таганрог. Как и положено, спустя девять месяцев все родится заново и придется на годовщину битвы с захватчиками, в День павших героев, — именно так теперь именовали праздник Летнего Откровения. А если заглядывать в еще более отдаленное будущее, которое пока скрывалось в непроницаемом тумане, то как знать, быть может, племянник наследует дяде, и тогда связь между двумя общинами вполне можно будет укрепить узами брака.
С губ Заквасского невольно сорвались слова, которые услышал Олег, когда приложил свою руку к памятнику Гарибальди:
― Tu lascierai ogni cosa diletta più caramente; è questo e quello strale che l'arco de l'esilio pria saetta.
И после некоторого молчания он повторил те же слова по-русски:
― Покинешь все ты, вопреки желанья, что ты любил: вот первая стрела, которую извергнет лук изгнанья[7].
Ян глубоко вздохнул. Нужно было придумать метод производства бертолетовой соли, чтобы старые ружья могли сослужить службу юной Нуклеарии.
Теперь, когда поставлена последняя точка в тексте, я оглядываюсь на октябрь 2012 года, когда Евгений Шкиль поделился со мной планами написать роман, действие которого происходило бы в Таганроге. Эта локация была выбрана отнюдь не случайно — Евгений родился, вырос и сейчас живет в этом городе.
