Инай отпустил Элишу и начал одеваться. Он совсем посерел, сник, а в глазах, которые перед уходом он последний раз вскинул на Брутуса, стояло безумие - мрачное, тягучее, глухое, так не подходящее ему.
- Прости, - одними губами проговорил он и исчез за дверью.
Когда он уже был на крыльце, с незнакомого номера ему позвонила Дарси, и, внимательно выслушав её, Инай остервенело швырнул телефон в стену своего бывшего дома. Вот теперь всё точно кончилось. Его семья отреклась от него, его смысл жизни - вся жизнь, - его Брутус назвал его предателем и выгнал, а они - живы. Последний Берсс, Дарси-подстилка, с младых лет готовая пасть куда угодно низко, лишь бы подняться чуть выше своего паршивого плинтуса, - они будут ходить и дышать, когда для него всё кончилось? Жить, когда ему хочется просто лечь и сдохнуть?
Она всё ещё любит его и потому дала наводку. Через пять часов максимум они зальют своей кровью весь пол того дома, который помог им выжить. А потом...
Как там иногда поговаривал Брутус: "...и очистит всё священный огонь"? Лучшее избавление от боли - это просто ещё большая боль...
Самолёты в Канари летали чуть ли не каждый час из ближайшего к ним крупного города, так что уже спустя час Инай сидел в салоне, не чувствуя ничего, кроме жажды крови. Его перекосило в чёрную тоску, и за её душным туманом едва-едва проступали важные мысли о подготовке будущего убийства. Схрон оружия - всё там же. Не забыть бензин. И удостовериться, что нет оцепления дома, - вдруг Дарси всё же вызвала помощь? Хотя тогда она не стала бы предупреждать его. Влюблённая идиотка, источник его новостей - а теперь проблем. Её можно отблагодарить за верность и убить побыстрее.
Тёмный, как будто всё ещё спящий дом, хотя уже перевалило за полдень, Инай нашёл быстро: коттеджный посёлок располагался в двух километрах вниз по реке от сейчас закрытого из-за взрыва моста. Ливень припустил с новой силой, когда аурис приблизился к дому, - гимн органных труб, антураж для торжества мести, чтобы всё было чин по чину. Инай обошёл особняк по периметру - свет горел в задней комнате, и там сидел Алан. Работающий телевизор мельтешил картинками, брюзжал звуком - интересно, его вообще было слышно за шумом стучащего по крыше дождя?
Задняя дверь оказалась незапертой, и Инай ступил в дом, чутко прислушиваясь и изо всех сил напрягаясь, чтобы быть в тонусе: его психические реакции отказывали, а лекарство он не взял, зачем оно самоубийце? Ни единой души вокруг, куда же спряталась крошка Дарси? Инай достиг комнаты, где сидел Алан, вскинул пистолет и поздоровался:
- Здравствуй, малыш. А где все?
Сильвис на диване не шелохнулся, и аурис шагнул к нему, хватая за плечо, чтобы развернуть к себе. Манекен под его рывком мотнулся, слепо уставясь в потолок стеклянными глазами, и Инай выпустил его, отступая и едва удерживаясь на ногах от вдруг охватившей его дрожи.
- Брось оружие, - спокойно посоветовали ему откуда-то справа, и он медленно обернулся. Из-за шкафа вышел жёлтый, как солнце, терас, поигрывающий длинноствольным пистолетом. Ещё шорох, с трёх сторон сразу, - хаен, кункан, велька. Инай опустил руку, и она плетью повисла вдоль тела.
- Почти, - поощрил его терас. - Осталось пальчики разжать... Вот, хороший аурис. Если заведёшь руки за спину, цены тебе не будет. Сорен, помоги ему, он что-то тормозит слегка.
Как в тумане Инай наблюдал за идущим к нему расслабленной походкой хаеном, чёрной тенью с ослепительно белыми полосами на обнажённых сухих руках. Что-то оставшееся в самой глубине души всколыхнулось в аурисе, и он бросился на него, молниеносно вынимая длинный нож, и хаен, конечно, немедленно уложил его носом в пол, прижав сверху тяжёлым военным сапогом.
- Тпру, Буцефал, - прикрикнул он. Инай ощутил, как его профессионально демобилизуют подручными средствами, но сил сопротивляться больше не было. Внутри вообще стояла гулкая пустота и тишина, как будто его самого уже и не было там, в голове. Он почувствовал на губах солёный привкус вперемешку с горечью и металлом и криво ухмыльнулся. Дурацкая была идея.
"Плачьте о душе..."
Горлица и гарпия
Трианг дал Домино то, на что он в себе никак не мог найти силы, и отказаться от него он не сумел. Наутро после празднования дня рождения Иная, когда действие наркотика-стимулятора кончилось (очевидно, из-за перевозбуждения в результате убийства), а провожавший их в обратный путь Инай заговорщицки подмигивал ему и Азат всё допытывался, куда делся Гарольд, Домино стало настолько невыносимо, что по возвращении на базу он вновь сделал себе инъекцию, и проблемы вместе с угрызениями совести и ужасом совершённого отступили так поспешно, что показалось немыслимым в дальнейшем вновь возвращаться в ту юдоль сомнений и страха.
Единственной побочкой "гидры" была постоянная жажда действия, которую не могли удовлетворить дела наркобизнеса. Других дел Домино не поручали (Зебастиан полагал, что мир стоит на чётком разделении обязанностей), и он вынужден был искать собственный выход из создавшейся ситуации. Азат тогда плотно занялся незаконным спортом: петушиными, собачьими и вараньими боями, - и на их основе Домино придумал себе отличное занятие. Смотреть на то, как накачанные веществами животные рвут друг друга, он физически не мог - потому что в окружении жадных, мелочных и корыстных подлых людей уже давно полагал любое животное чище и лучше человека, - так что решение пришло почти само собой. И при поддержке Крайта аурис отправился на покорение вершин подпольных боёв без правил.
В первый же бой ему сломали нос и одно ребро, и он, конечно, проиграл его, но зашкаливающий уровень адреналина был именно тем, в чём он нуждался. Он тренировался, чтобы продвигаться всё выше и выше, заполучил из-за манеры боя - почти не контролирующего себя камикадзе - кличку Ярый и в один прекрасный момент понял, что теперь его жизнь полна. Все ранее мучившие его вопросы, постоянное нахождение рядом Зебастиана, необратимые изменения Азата, кажется, превращавшегося в стандартную северную сволоту, - всё наконец-то полностью отошло на задний план. И почему только ГШР бросил столько сил на то, чтобы уничтожить трианг?
Правда, Домино и сам менялся - из него как будто по одной, осторожно, незаметно и безболезненно удаляли те его хорошие черты, всегда выгодно отличавшие его от названого брата. Они больше не были похожи внешне (в основном из-за неправильно сросшегося носа Домино) - да это и не требовалось, но внутренне, пожалуй, опять сблизились, как во времена существования их банды. Они могли бы заканчивать друг за друга фразы, если бы общались чаще. Перестав принимать трианг, Домино обязательно заметил бы, что опять катится по наклонной, из чувства благородной мести и праведного желания справедливости уходя в банальную зону комфорта, обеспеченную чужой болью и кровью. Но с триангом он не расставался, а потому вечно пребывал в состоянии блаженного сна.
