— Никифор Степанович! — удивленно-растерянно воскликнул Афанасий и остановился.
Названный человек быстро пересек комнату и приложил руку к фуражке в военном приветствии:
— Генерал Старопутов прибыл на встречу с однополчанами! И называй ты меня по-старому Ником, Афан!
Насколько я уже понял, между собой старые знакомые обычно называли друг друга сокращенными именами. Но были какие-то непонятные мне нюансы их взаимоотношений. Например, Тимофей Пахомович называл Афанасия полным именем, а Захарий Ефимович — просто Афаном.
Афанасий отступил назад, пропуская генерала в комнату. Переступив порог, Старопутов и Афанасий по-дружески пожали друг другу руки. Тимофей Пахомович и Захарий Ефимович при появлении в комнате генерала с дивана не поднялись.
Старопутов поставил портфель на край стола:
— Давненько не виделись!
Из портфеля он извлек большую бутылку хренцузского коньбыка и две банки черной икры.
— Да уж, прямо скажем, явление твое неожиданное, — усмехнулся Тимофей Пахомович, немного привставая только тогда, когда пожимал протянутую Старопутовым руку.
Захарий Ефимович тоже пожал руку генерала, лишь немного оторвавшись от дивана:
— Ты, Ник, совершенно случайно нас тут застал. Мы в «Восход» на часок заскочили и собирались дальше в баньку отправиться.
— В баньку? Это хорошо! — улыбнулся Старопутов. — Меня возьмете?
— Ну не гнать же тебя, старый вояка! — Тимофей Пахомович рассмеялся своим гавкающим смехом.
Афанасий тем временем освободил место на столе для генерала и поставил еще один стакан.
— Я смотрю, вы тут даже на часок капитально обосновались, — заметил генерал, открывая свою бутылку коньбыка и, не спрашивая общего согласия, разлил по стаканам.
— А чего зря время терять? — пожал плечами Захарий Ефимович, уверенно, привычными движениями, открыл икру и складным ножом выложил толстый слой на кусок черного хлеба.
— Ну? — спросил Старопутов, глядя на Тимофея Пахомовича.
Тот поднял свой стакан:
— За боевое братство! Хоть судьба старается растащить нас в разные стороны, а мы, наперекор ей, все равно вместе!
— Эх, хорошо сказал! — одобрил Захарий Ефимович, выпивая дорогой коньбык, как и водку, одним махом. Впрочем, точно так же поступили и все однополчане.
— А Захара с Митяем сегодня не будет? — как бы промежду прочим поинтересовался генерал.
— Нет, — коротко ответил Тимофей Пахомович.
Судя по возрасту, тот седой, который приглашал парней из поезда в эту компанию, был кем-то из названных.
Тимофей Пахомович по-хозяйски (или на правах бывшего командира) сказал генералу:
— Чего ждешь? Наливай! — и пока Старопутов послушно наполнял стаканы коньбыком, добавил: — А все-таки ты тут нас застал совсем случайно. Почему не позвонил?
— Да что-то не подумал. Привык, что по пятницам мы тут собирались. Я-то знал, что Афан тут всегда будет. Я бы хоть с ним пузырек опустошил. Дома нельзя, жена с дочкой запилят. А мне надо душу полечить. День сегодня такой… — Он махнул рукой, едва не задев бутылки на столе.
— А что сегодня за день? — спросил Захарий Ефимович.
— Сегодня я узнал, что замминистра обороны по поставкам вооружения назначат Стащилова. А это значит, что разворовывание армии увеличится десятикратно.
— Стащилов, кажется, боблин? — спросил Тимофей Пахомович.
— Наполовину. Поэтому-то он из шкуры вон лезет, чтобы боблины в правительстве считали его своим. И деньги крутит, и заказы пилит, и налево уводит, и наверх отстегивает больше, чем чистокровный боблин делал бы на его месте. Пока он так выслуживается, его в чинах и продвигают.
— Понятно, — кивнул Тимофей Пахомович и поднял стакан. — За погибель всех врагов Колоссии!
Через несколько мгновений ни в одном стакане не сталось и капли коньбыка.
Подал голос Афанасий:
— Эх, как бы нам, как раньше… Всех врагов… очередями!
Захарий Ефимович усмехнулся:
— Ну-ну, помечтай!
— Я за Родину кровь проливал! В джунглях, в пустынях, в горах. И что? У меня пенсия такая, что я не смог заплатить налог на дом, доставшийся мне от отца и деда. Или заплатить, и с голоду подохнуть! И меня выгнали из собственного дома. — Афанасий повторил по слогам: — Выг-на-ли!
Тимофей Пахомович едва заметно поморщился, видимо, эти жалобы были традиционными для застолий:
— Да, ладно, Афанасий, не переживай ты так. Живи пока в моей старой квартире. Да и ведь ты все равно почти все время тут, в клубе, проводишь. Придет время, и мы решим вопрос с твоим жилищем. Вернем дом тебе обратно. Еще отольются кошке мышкины слезки. Не один ты за Родину воевал. Мы тут все помним, каково это — врага на мушке держать и пальцем так плавно…
Он жестами изобразил, как держал оружие и указательным пальцем нажимал на спусковой крючок. То ли случайно, то ли нарочно несуществующее оружие было направлено в сторону генерала Старопутова. Тот, увлеченный закуской, этого не заметил.
— Кстати, Афанасий, — спохватился Тимофей Пахомович, — время-то к шести приближается. Что там у нас сегодня за встречи?
Афанасий, подперший подбородок руками и углубившийся в свои воспоминания и обиды, очнулся:
— А? Двое звонили. Сейчас!
Он подошел к стеллажу и открыл тетрадь, лежавшую возле телефона.
— Так, значит. Пафнутий Марфушин и Филипп Скалкин.
— Всего двое? — разочарованно воскликнул Захарий Ефимович и добавил, ничуть не беспокоясь о присутствующих рядом Афанасии и генерале Старопутове. — Говорил же я тебе, Тим, что незачем тут было время терять!
— Зря ты так, — покачал головой Тимофей Пахомович. — Дело не в количестве, а в качестве. Если уж кто-то из наших кого-то заметил, то надобно встретиться и потолковать обстоятельно. Пусть даже и с одним-единственным. Надо нам молодежь поднимать. Не всех же отдавать этим? — Он указал на телевизор.
По телевизору новости уже закончились, и теперь шла передача из разряда «аналитических». Несколько боблинов, собравшись вокруг стола в студии, неторопливо обсуждали какие-то предложенные ведущим (разумеется, тоже боблином) вопросы. Все их слова были чистой воды демагогией, общими фразами, так что невозможно было даже понять, на какую тему идет дискуссия. Чувствовалось, что боблинам очень нравятся они сами и их собственные выступления, что они прямо-таки любуются собой и как бы приглашают телезрителей сделать то же самое. На самом деле никакой дискуссии в передаче не было, с круглого телеэкрана звучали заранее подготовленные, отрепетированные и утвержденные цензурой монологи. Все участники передачи были директорами общественно-политических фондов и гуманитарно-политологических институтов, коих за последнее время расплодилось в Колоссии сверх всякой меры. На содержание многочисленных бездельников-демагогов государство тратило денег больше, чем на медицину для обычных людей. И занявшие «теплые места» боблины, разумеется, использовали свою изощренную ложь и многословную хитрость для нужд государственной пропаганды, для одурачивания простого народа.
