основных сил, а также неосновных резервов на левом фланге противника. Это в кратчайшие сроки заставит противника ввести в действие уже свои резервы…
Выступление лилось каким-то нескончаемым потоком воды, состоящим из отступлений на вольную тему, ссылками на различные источники и весьма куцым центральным материалом, который был спрятан за закрученными оборотам речи. Что-то понять в этом словесном поносе, сложить цельную картину из этих лоскутов было невозможно и явно неспроста. По Ноа было видно, что общий замысел даже ей самой не очень ясен. Отсюда и целые океаны воды, льющейся на слушателей.
К тому же то и дело проскакивали очевидные ошибки. Большинство присутствующих их даже не заметило, но я, наученный богатым опытом прослушивания различных «очень-очень» важных совещаний, влёт выделял ключевые моменты. Здесь в докладе забыли подразделение, которое просто оставалось стоять, тут не учли манёвры противника и так далее.
Мне стало окончательно ясно, что сей документ написан явно не Ноа. При всех своих недостатках она не была настолько тупой. Тут скорее чувствовалась рука другого «мастера», сидевшего от меня слева и упивающегося, словно мёдом, каждым словом. Он не забывал делать об этом пометки в своей книжечке.
Ошибок тем временем становилось всё больше и больше. Причём крайне глупых, таких, что даже ребёнок бы их заметил.
— Но вы же оголяете свой фланг! А если противник туда ударит? — не выдержав такого издевательства над военным искусством, на очередной такой ошибке громко заявил я.
Ноа, не ожидая такого, несколько секунд невидящим взглядом моргала в сторону слушателей, а затем далеко не с первой попытки нашла взглядом меня и, похоже, забыла, что ей нужно дышать.
Кажется, я даже слышал скрип, когда она беззвучно открыла рот от удивления, а затем закрыла, так и не найдя нужную фразу, хотя по её лицу было видно, что она сейчас лопнет от переполнявших её чувств. К сожалению, радости среди них точно не было.
Её выручил, как это ни странно, король. На протяжении всей этой сцены он вглядывался в карту, и в тот момент, когда Ноа уже собиралась сказать что-то вроде банального: «Убейте этого мерзавца Рора» или иначе ранить меня, решил взять слово.
— А он прав, командующая Кейтлетт! — заявил Хоаким с сарказмом. — Приятно видеть, что ваш доклад собрал здесь таких талантливых офицеров, эм, в смысле рядовых! Не представите нам своего оппонента?
Взгляд Ноа судорожно забегал от моей персоны к Хоакиму. Наконец, она, приняв окончательное решение, злорадно ухмыльнулась и начала:
— Это Р…
Осознав, что песенка моя спета, я нахально, под взглядом Кейтлетт, съел ложку каши и поставил пустую миску на пол, мол, ну давай, угробь свою карьеру. Опознай она перед всеми присутствующими, выяснится, что целая куча народа проморгала своего главного врага, который оказался в полуметре от короля. Полетит столько голов, что количество врагов Ноа, которая и без того не пользовалась любовью, вырастет в разы. Для человека, чьи успехи рассматривали с огромным скепсисом, а каждый промах под лупой — это слишком большой просчёт. Мне даже было её немного жалко. В конце концов, кого-кого, а Кейтлетт в недостатке старания и упорства не мог обвинить даже я.
— Это… это… — помявшись, начала она и, похоже, прийдя к аналогичным выводам, закончила фразу, — рядовой Реджинальд Хрен. Который забыл свои регалии и какого-то, кхм, себя, своё место!
Пока Ноа, лишённая всякого воображения, спешно пыталась его в себе развить, ожил Галлен. Он вскочил на ноги и указал на меня пальцем, констатируя очевидное:
— Да это же Рейланд Рор!
Установилась физически ощущаемая тишина. Я побледнел, представив, что могла со мной сделать толпа офицеров, включая короля. Ноа побледнела ещё сильнее, представляя, видимо, своё положение после этого.
Как это ни странно, но нас обоих опять выручил Хоаким Клык. Он рассмеялся, словно это была очень хорошая шутка:
— А кого вы здесь ожидали увидеть? Епископа? Ха, ну у вас и шутки, Анри!
Большинство в палатке засмеялись в унисон. Ноа при этом издала звук средний между отрыжкой и первым вздохом после глубокого погружения. Не смеялись не только Кейтлетт, но и я ввиду своей безграничной скромности, которая у меня всегда проявлялась в момент испуга, а также Галлен, который был вне себя от злобы из-за того, что его выставили посмешищем.
Когда парад лицемерия чуть поутих, я сел, а Ноа попыталась вернуться к докладу. Однако после произошедшего это больше напоминало рассказ стеснительной школьницей стишка, когда весь класс за спиной учительницы корчил рожицы. .
— Таким образом, мы… то есть мы, армия… простите, я хотела сказать, что наши резервы… будут, эм…
Хоаким, видя что с докладом всё плохо, решил вновь вмешаться:
― Возможно, ваш оппонент, как его там…
— Хрен, ваше величество, — с радостью подсказал я.
— Точно! — король кивком подтвердил, что это действительно так. — Как думаете, этот Хрен поможет вернуть вам доклад в нормальное русло?
Хоть это и звучало как вопрос, понятно было, что у Ноа не хватит смелости сказать «нет». Мне ничего не оставалось, кроме как демонстративно отряхнуться и спешно, пытаясь оценить по десятибалльной шкале степень абсурдности всей ситуации, пойти к трибуне.
«По моей шкале это как минимум одиннадцать, а может быть, даже бубновый туз».
Кейтлетт, у которой, кажется, вместо слюны уже начала выделяться серная кислота, сунула мне какую-то бумажку. Это было почти признанием в любви, настолько красива, выверена, идеально отцентрирована оказалась надпись: «Я ТЕБЯ УБЬЮ!!!». Улыбнувшись ей в ответ, я окинул взглядом карту, глубоко вздохнул и начал объяснять, что же на ней нарисовано:
— Пока противник будет связан боями на правом фланге, пользуясь ситуативным, кратковременным преимуществом, мы введём в бой наш левый фланг, а когда противник перебросит туда свои резервы, усилим свой центр и перейдём в решительное наступление…
После многочисленных тренировок с Леоном Сайрасом, Гоа Эльтом, Лоем Ноктимом и прочими это было похоже на брутальный выпускной экзамен, где в случае неправильного ответа наказанием служила смерть.
Меня слушали куда более внимательно, нежели Ноа. Сначала я решил, что это побочный эффект от моего непревзойдённого обаяния, которое осколками зацепило самые ранимые сердца, но когда меня за пять минут трижды прервали вопросами, от этой версии пришлось отказаться.
Похоже, дурной пример был заразителен, а мой так вообще смахивал на пандемию. Каждый в аудитории теперь стремился задать свой вопрос, чтобы выделиться среди других. Спрашивали что угодно, порой самые дурацкие вещи. Я старался отвечать под стать:
― А какой размер обуви у идущих в атаку гренадёров?
― Сорок второй.
— А у стоящих в обороне?
— Сорок второй.
―
