Меня черт за язык дернул сказать:
— Подохнут все. Батя сказал, что половина за зиму передохнет. Эти — уж точно!
Наступило молчание. Честное слово — как будто холодком протянуло; все впечатление от того, что как будто «все как прежде» сразу пропало. Юрик опустил голову и вполголоса сказал:
— Вот и мой батя так считает…
— Вы о чем тут? — подошла раскрасневшаяся после танцев Наташка. Она ничего, когда приоденется-то… Интересно, она тоже воняет? С водой-то везде напряженка…
— Да вот, обсуждаем, что дофига народу подохнет в эту зиму! — откровенно доложил ей Антон.
— Да ну… Да как вы можете! Перестаньте ерунду говорить, — все наладится! Гадость какую говорите! Моя мама говорит, что ей ее мама рассказывала, что в Войну еще хуже было — и намного! В землянках жили. Это когда, знаете, в земле… И ничего! Выжили. А сейчас вон… Нормально! Все наладится! Пошли лучше танцевать! — и утянула Юрика.
— Наладится!.. — передразнил ее Антон, — Она бы видела, куда оно все «налаживается», в деревнях-то! Горючки нету, всем все пох. Жрать скоро нечего будет. Звереют на глазах! Батя нанял вояк с пулеметом, склад охранять, — уже пару раз в воздух стреляли, прикинь! Не из-за бандитов, нет, с теми мир, откупаемся, — своих же гоняли, деревенских. Не, до «наладится» тут как до Луны раком…
Я с ним был согласен. Все, что я видел, слышал, делал, — говорило о том, что старая жизнь кончилась окончательно, как бы кому не хотелось верить в другое. Да Наташка, скорее всего, и сама-то не верит; так, просто не хочет думать. Когда думаешь, — страшно становится. А тут — музыка, электрическое освещение, есть что покушать и что выпить, все ПОЧТИ как прежде. Вот и батя говорит, что дофига народу живут как бабочки-однодневки, — они и «до того» о будущем не думали, будущее не прогнозировали; они и сейчас все рассчитывают, что «все вот-вот наладится». Сам я «что обойдется и наладится» перестал думать после смерти Устоса. Даже нет, — после того, как я готовился с устосовой шипастой палицей прыгнуть в толпу терзающих его гопников, чтобы убить хотя бы одного-двух, до того, как они меня… После того, как от души врезал палицей по затылку раненому гопнику на козырьке подъезда; этот отвратный хруст… Я скривился, меня чуть не вырвало. Надо завязывать больше пить. Антон обнял меня за плечи; и я рассказал ему про тот бой. Он слушал меня не перебивая, с остановившимися глазами. Да, такого у него еще не было.
И тут я увидел ЕГО.
* * *
Это был точно тот гоп, старший у нападавших на Башню. Любитель «Металлики». Я его видел-то мельком, но хорошо запомнил. Наглая рожа, блондинистый хаер, сейчас зачесанный набок; только что куртка другая. Из-за куртки я на него и обратил внимание, — он пытался пролезть в зал мимо охраны, и скандалил, не давая тыкать в себя металлодетектором, — а лбы из охраны, с короткими дробовиками на ремнях и с электрошоковыми дубинками на поясе, оттесняли его к выходу. Я вытянул шею стараясь видеть происходящее. Наконец, когда старший охраны, надоев препираться, ткнул ему в подбородок ствол своего «ремингтона», гоп смирился, и отдал в гардероб хорошо мне запомнившийся двуствольный обрез-вертикалку, получив взамен металлический жетон.
Вошел в зал, щурясь на как раз включенное освещение — снова разносили жрачку, — зашарил взглядом, отыскивая свободный столик, но тут же отвлекся на танцующих девчонок, аж чуть не слюни потекли. Чем-то он здорово напомнил мне нашего Ибрагима-Бруцеллеза, — повадками, что ли; или блудоватой манерой глядеть куда угодно, только не в глаза… Пить я уже не мог, есть тоже. Чертова «Металлика» застучала у меня опять в ушах. «Это от выпивки, только от выпивки, пройдет!» — уговаривал я сам себя, но точно знал, что «пройдет» это только одним способом.
Я ничего не сказал Антону, он как раз урыл танцевать; в конце концов он теперь знает, где я живу; в смысле — что живу там же, и линять из города нипочем не собираюсь. Только подошел попрощаться с Юриком. Тот как раз разговаривал с только что вошедшим типом, который чем-то показался мне странно знакомым.
— Куда ты, зачем? Мы тут до утра зажгем, потом ребята тебя домой на машине отвезут! Че ты?…
Но я отмазался; сказал, что нужен дома. Что мы договорились, что меня заберет Толик на тачке.
— Ну смотри. Твое дело.
— Юрик, а сколько все это стоило? Ну, весь вечер? Чем тут платят?
— Да что ты, старик, волнуешься? Я за все плачу.
— Нет, просто интересно.
Вместо ответа Юрик достал из кармана пачку ярких, с голографическими наклейками, бумажек. Вынул пару, сунул мне:
— Во! Самая твердая на сегодня валюта! А сколько на баксы или евро, — да ты офигеешь! За этот вечер — в прежние времена всю нашу школу можно было купить, вместе с завучем! — он довольно заржал.
На бумажке, которая на ощупь была как пластик скользкая, я увидел выдавленный логотип МувскРыбы — большая синяя рыба, что-то типа осетровых; и надписи, надписи. Трудно разобрать в полутьме и сполохах цветомузыки.
— Долговое обязательство. Типа кредитного билета. Обмениваются на стандартную банку консервов, рыбных. Или мясных — по текущему курсу. Вот эти — по 1 банке. Вот эти, — глянь! — по десять. Твердая валюта! Съестная. Знаешь, сколько сейчас одна такая бумажка в баксах? Ты офигеешь!
Я вспомнил, что и точно, я видел такие бумажки, ходящие на базаре, вместе с талонами администрации и старыми долларами и евро, но тогда я не разглядел их. Сейчас поднес к глазам, — класс, надписи выпуклые, рыба отсвечивает радужно, — голограмма!
— А тож! — покровительственно сообщил Юрик, — Батя на монетном дворе заказывал, где деньги печатали. Давно еще. Вон, Женька подвез только что! — он мотнул головой в сторону цивильно одетого типа, теперь стоящего рядом с охранниками — Батя — предусмотрительный! Это по защите как деньги, уж покруче «талонов» Администрации!
— Это точно, это точно… Они такие… Предусмотрительные… — только и мог сказать я.
Сейчас я узнал типа, привезшего деньги, — это прямо вечер встреч! Причем — неприятных встреч, — это был тот человек, что в начале лета застрелил у меня на глазах пьянчужку, мешавшего проезду машины с каким-то важным деятелем. Застрелил трусливо, в спину, чтобы выслужиться перед своим боссом, — и тут же уехал. Узнал я его, да. Не удалось удрать из страны, значит.
— Юр, а кто это? — указал я Юрику на типа.
— А? Это? Это Женька Паралетов, недавно у отца работает.
— Хорошо его знаешь?
— Да так… Он, типа, «специалист по переговорам и аналитик», — так себя озвучил. Нафиг он нам? — я не знаю. Сейчас лучшие переговорщики, — вон, ребята с автоматами! — он довольно засмеялся, — А что?
