При каждой остановке мне приходилось заново объяснять, кто я и как здесь оказался. Дарданцы и троянцы разговаривали на греческом, как и ахейцы. Их речь несколько различалась, но не настолько, чтобы сделаться непонятной. Я узнал, что защищать город пришли войска из многих областей, расположенных по обе стороны побережья. Ахейцы годами нападали на их территории, и теперь все собрались, чтобы под предводительством троянцев отразить вторжение варваров.
Этого и добивался Золотой бог; он хотел, чтобы троянцы отразили нападение ахейцев и распространили свою власть над всем побережьем Эгейского моря. А потом создали империю, которая объединила бы Европу, Средний Восток и Индию.
Но если он стремится к этому, значит, я должен противодействовать ему. Если Одиссей предлагает компромисс, который позволит ахейцам уплыть, не испепелив Трою дотла, я должен противодействовать своему господину. Я ощутил мгновенный укол совести: Одиссей доверился мне. «Или же, – спросил я себя, – он послал меня с дипломатической миссией, потому что предпочитал потерять новичка, чем кого-либо из своих собственных людей?»
И пока такие думы обуревали меня, я незаметно для себя очутился перед Гектором.
Палатка едва вмещала царевича и слугу. Двое знатных воинов в броне стояли около костра у входа в палатку, их бронзовые панцири поблескивали в ночи. Над костром метались и жужжали насекомые. Не видно было ни рабов, ни женщин, сам же Гектор ждал у входа в шатер. Рослый – чуть ниже меня, царевич стоял без панциря, и ничто не указывало на его высокое положение. Мягкую чистую тунику перехватывал кожаный ремень, на котором висел изукрашенный кинжал. Царевич не стремился потрясать великолепием: Гектор обладал той сдержанной внутренней силой, которая не нуждается во внешнем блеске.
Какое-то время он безмолвно изучал меня в мерцающем свете костра, я вновь увидел его серьезные карие глаза, красивое умное лицо, с усталыми морщинами у глаз и на широком челе. Густая борода скрывала впалые щеки. Тяготы войны сказывалась и на нем.
– Ты тот воин, что встретил меня у ворот, – сказал он наконец ровным голосом, в котором не было ни удивления, ни гнева.
Я кивнул.
Он снова внимательно оглядел меня:
– Как тебя зовут?
– Орион.
– Откуда?
– С самого далекого запада… Я пришел из-за морей, из краев, где садится солнце.
– Из-за океана? – спросил он.
– Да.
Хмурясь от удивления и помедлив, спросил:
– А что привело тебя на равнину Илиона? Почему ты на стороне ахейцев?
– Я исполняю обет перед божеством, – проговорил я.
– Перед каким?
– Перед Афиной.
– Значит, Афина послала тебя сюда поддержать ахейцев? – В голосе его слышалось беспокойство, почти тревога.
Покачав головой, я ответил:
– Я попал в лагерь ахейцев прошлой ночью. Прежде мне не приводилось видеть Трою. Оказавшись в самом пекле боя, я повиновался порыву. Не знаю, что толкнуло меня… Все случилось как-то мгновенно и помимо моей воли.
Гектор сдержанно улыбнулся:
– Лихорадка боя. Бог подчинил себе твой дух, друг мой, и вдохновил на деяния, которые смертный не мог бы совершить без посторонней помощи. Так бывает… Подобное не единожды случалось и со мною.
Я улыбнулся в ответ:
– Да, быть может, именно это со мной и произошло.
– Не сомневайся. Арес или Афина овладели твоим духом и наполнили твое сердце боевой яростью. В таком состоянии ты мог бы бросить вызов самому Ахиллесу.
Из темноты появились рабы, вынесли кресла, крытые натянутыми шкурами, принесли фрукты и вино. Следуя за Гектором, я сел и понемногу попробовал и того и другого. Троянское вино оказалось куда лучше ахейского.
– В твоей руке жезл вестника. Ты говоришь, что явился сюда как посол Агамемнона, – сказал Гектор, устало откидываясь на спинку скрипнувшего кресла.
– Я пришел предложить мир.
– Мы уже слышали подобные речи. Быть может, Агамемнон решил предложить что-то новое?
Я заметил, что оба его помощника подступили поближе, стараясь услышать мои слова. Я вспомнил об Одиссее, надеявшемся на меня, но ответил:
– Великий царь повторяет свои прежние предложения. Если ты возвратишь Елену вместе с богатствами, которые она увезла с собой из Спарты, и оплатишь расходы ахейцев, Агамемнон уведет свои корабли от Илиона и Трои.
Гектор взглянул на своих помощников, оба сурово насупились. А потом, обращаясь ко мне, царевич сказал:
– Мы не приняли эти условия, когда ахейцы зажали нас внутри городских стен, отрезали от союзников. Теперь же мы превосходим их числом, и уже они окружены в своем лагере. Зачем нам принимать столь оскорбительные условия теперь?
«Следует добавить убедительности своим словам», – подумал я.
– С точки зрения ахейцев, царевич Гектор, твоему нынешнему успеху во многом способствовало то, что Ахиллес не вышел сегодня на бой. Но он не будет вечно оставаться в стороне.
– Это всего лишь один человек, – возразил Гектор.
– Лучший воин во всем ахейском войске, – заметил я. – А его мирмидоняне внушают трепет на поле боя.
– Действительно, – признал царевич. – И все же новое предложение мира ничем не отличается от прежних, хотя удача теперь на нашей стороне.
– И что же должен я сказать великому царю?
Гектор поднялся на ноги:
– Решать не мне. Я командую войском, но правит Троей все-таки мой отец. Ответ на твое предложение даст он и его совет.
Я тоже поднялся:
– Царь Приам?
– Полидамас, – позвал он, – доставь к царю этого вестника. Эней, донеси до вождей: мы не будем вступать в бой, пока царь Приам не рассмотрит новое предложение мира, полученное от Агамемнона.
Чувство облегчения охватило меня. Троянцы не нападут на ахейцев, пока я веду переговоры с их царем! По крайней мере, Одиссей и его бойцы получат дневную передышку.
Тут я понял – именно этого и добивался Одиссей. Царь Итаки пожертвовал героем – пусть Гектор узнает своего противника, даже убьет его, боевая мощь ахейцев от этого не пострадает, – но троянцы на день прекратят битву, и ахейцы в течение дня отдохнут после вчерашнего неудачного сражения.
В голове пронеслось: «Пусть я предаю Одиссея, но царь Итаки перехитрил и Гектора и меня».
Пытаясь сохранить подобающую моменту серьезность и не выдать свои чувства, я последовал за знатным троянцем к стенам Трои.
В сказочную Трою я вступил глухой ночью. Как ни странно, при свете луны было настолько темно, что я практически ничего не видел, лишь зловещими тенями высились над моей головой стены. Я заметил тусклые фонари у ворот, едва мы миновали могучий старый дуб, точно скрипевший и вздыхавший от ночного ветра: постоянные ветры Илиона согнули старое дерево.
