— Вот ля! Вполне искренне заявил Кондор.
— Лейтенант Мельничук! 79 отдельная аэромобильная. А вы хто?
— Седьмая отдельная группа специального назначения. Спецподразделение «Барс» ВВ.
— А-а-а менти? Откуда?
— Так я ж говорю! Из столицы!
— А куды ж вы менты, ночью прётесь? Да ещё и пароля, наверно не знаете?
— А куда мне его знать, лейтенант? Только из рейда. Двоих схоронил одного подстрелили. Ни связи ни патронов, ни жратвы!
— А де ваши?
— Да где то в районе порта. Слушай, успокой своего бойца, нето я его сам успокою!
— Добро! звездуйте! Буй с вами!
А летёха то матерился здорово по-нашему. Да они, эти уроды, все русский знают. И чурки и панкерцы! И между собой только на русском общаются. Так как ни языков друг друга не знают. Едва луч света пропал, как мы поспешили ретироваться. А то ведь этот летёха вполне мог и запросить по рации ВВ-шников и узнать где это самое спецподразделение находится. Или сделать ещё какую-нибудь пакость. Глубже за учительскими домами располагался, когда-то наш штаб. Располагался на территории детского сада. Мы решили заглянуть туда, проверить успели ли наши отойти и всё ли забрали с собой.
Перед входом в нарушение всей светомаскировки горел огромный костёр. А возле костра на врытых в землю шинах, панкерцы, развлекались с нашими связистками. Какого овоща девчонки не отошли вместе со всеми, непонятно. Но встряли они капитально. Девчонки уже даже не визжали. В отблесках костра я видел как струится вниз кровь. Ещё бы, наверняка через каждую прошло не меньше взвода! Вон стоит пара БМП. А во дворе дома разворачивается танк. Место удобное, здесь разместится на ночлег немало народу! Так что ждёт вас, девчонки несладкая смерть. В том, что девчонок затрахают насмерть, можно было не сомневаться. И помочь мы ничем не могли. Вокруг тусовалось не меньше полуроты панкерцев. Да ещё несколько единиц бронетехники…. А на стрельбу сбежится немеряно народу! В общем отбить девчонок шансов никаких. Так что простите нас, милые.
— Пацаны, не желаете кусочек халявы?
— да ну их нахер, еще трипер себе намотаю, или недай бог что похуже. лучше подрочу
— Ну как хотите, а я не боюсь. Один хрен все тут сдохнем, так хоть наебусь!
Заявил молоденький паренёк, пристраиваясь к девушке, переброшенной через старую шину. Как по мне так там после взвода солдат уже мало что осталось. Да и кровь, сперма…мерзость. С тяжёлым грузом на сердце мы уходили от штаба. Каждый пытался убедить себя, что помочь девушкам мы не могли никак. Да и умрут они в любом случае от потери крови! Мы не сможем остановить кровотечение ТАМ! Плюс наверняка разрывы чего нибудь важного…. Да ещё тащить их на себе…. Нам бы самим вырваться! Всё что мы можем это отомстить за вас, девушки! И мы отомстим! Ой, как отомстим!!! Дайте только к нашим выйти, зализать раны, а потом я вас всех душить буду! Голыми руками.!!! Где бы вы ни были, найду, и порву! Отстрелю яйца, засуну в задницу ствол своего винтореза и нажму на спуск!
Во мне закипала злоба. Она искала выход, грозя порвать душу на части! Мы тем временем шли и наблюдали, как тела наших ребят стаскивали в кучи. Это тех, которые мешали нормально обустроиться с комфортом. Остальных просто обыскивали и оставляли на месте. Тут на войне не всегда своих то похоронишь, а уж убитых солдат противника так вообще и к мусорке неохота тащить! По дороге к Ворошилова мы прошли мимо какого-то подразделения черных. Эти козлы извращались над трупами, отрезая головы и гениталии. Утром будут закидывать эти «подарки» на наши позиции. Руки чесались полоснуть очередью по этим уродам, но останавливало осознание того, что этим я убью всех нас. И вместо пуль, приходилось швыряться остротами, отвечать на шутки. Приходилось останавливаться, чтобы выпить с захватчиками. Отказываться от приглашений порезвиться с извлечёнными из подвала гражданскими.
Сволочи! Вот погодите пидоры, выберемся к своим, залижем раны, и я вас всех…! За всех пацанов, которых вы убили! За всех наших рассейских девчонок, которых вы заебали до смерти! Я не успокоюсь, пока не загоню в могилу последнего вашего пацанёнка, не пристрелю последнюю вашу бабу! А меня вам не убить! Хер вам! Я буду жить до тех пор, пока мою землю топчет хотя бы один чурка вроде вас!
— Командир, давай завернём в располагу казачков! Посмотрим что к чему… рядом ведь.
И действительно от того места, где мы сейчас шли, до 12-й бурсы было метров 200.
— только осторожно! Пошли.
В вестибюле нас встретило ужасное зрелище. Врагов здесь не было…. Живых…. Но воевали против казачков явно черные. Иначе просто быть не могло! Панкерцы прекрасно знали, где кто стоит, и естественно против казаков пошли их кровники. И глумились над убитыми и раненными тоже они….. стены были забрызганы кровью, будто в фильме ужасов. Кровь была даже на потолке. Очевидно, когда чурки достигли, наконец, стены и смогли забросать гранатами помещение, живых здесь уже не было. Но всё равно ошмётки тел производили гнетущее впечатление.
— поищем живых?
— Ты думаешь, найдём?
— А вдруг. Надежда не умирает, командир!
— Ну, пошли…
Скажете высокопарно и излишне романтично? А я посмотрю, что сказали бы вы в такой ситуации. Когда стоишь по щиколотку в фарше из тех, кого знал всю жизнь. Кого ловил, когда он срывался со скал, с кем дрался спина к спине в уличных драках. С кем вчера ещё пил спирт…. С кем десяток раз вместе умирал уже на этой войне. С кем ты был ближе, чем друг…
Главное было не нарваться на растяжку. Но в принципе чуркам толку ставить здесь растяжки — нет, а казакам минировать свои позиции — тем более! Мы бродили по позициям казачков и восстанавливали весь бой. Вот он этот самый ДШК на идеально оборудованной позиции. Бетон вокруг искрошен в пыль, мешки с песком изорваны, а дело завершил скорей всего выстрел из гранатомёта. Мы пытались опознать хоть кого-нибудь, но убитых наших было мало. Или казаки, отходя, забрали, кого смогли, или черные, куда то утащили тела. А над входом в один из корпусов завода, висела Маринка. Недалеко валялась её искореженная СВД. Винтовку мы узнали, Маришку — не сразу. Когда то в начале, она выжгла двуглавого орла на деревянном прикладе, только по нём и опознали истерзанное оружие. Гораздо более истерзанное тело, опознать было сложней.
Видимо попала она к чуркам ещё живой. Эх, милая, чего ж ты не рванула себя? Глупенькая. Я едва не расплакался, когда мы снимали её с козырька. Подвешено тело было за ноги. На лицо лучше было не смотреть. Глаза выколоты, ноздри губы и уши разодраны. Щёки проколоты то ли шомполом, то ли ещё чем-то в нескольких местах. Зубы выбиты и вырван язык. У девушки были отрезаны груди, и было видно, что перед тем как сотворить всё это, её зверски изнасиловали. На обнажённом теле, залитом кровью, мы едва заметили пулевое отверстие в правом плече. Видно девушку ранили, и она потеряла сознание. И нашли её чурки раньше, чем она пришла в себя. Поэтому и не отошла со всеми. И не взорвала себя гранатой, когда стало ясно, что уйти не удастся. Эх, милая, ну что же ты так?!
