Издав жуткий вой, он присел на вывернутые кривые задние лапы и проворно огляделся, оценивая обстановку.
Заметив старого, сбивавшегося при беге и оступающегося сталкера, тварь очевидно приняла простейшее решение – догнать и сожрать жертву – и с воем ринулась за ним.
Я, не задумываясь ни секунды, поднял и прижав к плечу приклад венца Кольтовского инженерного искусства, и, не целясь особо, выпустил всю обойму одиночными по голове, плечам и туловищу твари. Сложилось ощущение, что пули мощной военной винтовки, способные с такого расстояния пробивать бронежилет, прошли сквозь мутанта – он даже не вздрогнул.
Старик устало, рывками, бежал вдоль опушки, всё больше удаляясь от меня. Между ним и жутким порождением Зоны оставалось не более ста метров, когда я, бросив разряженную винтовку, скинул с плеча ружьё и навскидку выстрелил дуплетом по щиколотке твари.
Псевдогигант споткнулся и, упершись передними конечностями в землю, обернувшись ко мне, истошно заорал. Лихорадочно перезарядив ружьё пулевыми патронами, я вскинул стволы, и, плотно прижав приклад и задержав на секунду сбившееся дыхание, выстрелил туда, где, как мне казалось, я видел его глаза.
Приклад больно саданул в плечо от отдачи дуплета, и на морде твари, в том месте, где был левый глаз, взметнулся фонтанчик из смеси костей, остатков глазного яблока и крови…
Тварь молниеносно схватилась верхними лапами – чем-то средним между лапками динозавров в музее и уродливыми человеческими руками – за раненную голову, и, издав жуткий, леденящий душу вопль, рванула на меня, подобно танку. Едва успев перезарядиться, я вскинул ружьё, понимая, что через пару секунд моё тело будет разорвано. Перед глазами пролетели мгновения детства, покойная ныне мама, протягивающая мне мороженное, школьный сторож, Ниночка – девочка с большими бантиками, силуэт обнаженного, сочного и грудастого тела Валентины, моей первой женщины, подходящей к окну покурить – она была дамочкой лет «слегка за тридцать», а я – семнадцатилетним пацаном… Мелькнула Айда, красящаяся, как кошечка, перед зеркалом… Я прицелился в низ живота твари, под израненное жирное брюхо, туда, где в длинной, обвислой от истекающей крови и мочи шерсти явно было его чувствительное место – и выстрелил дуплетом… И зажмурился, приготовившись умереть мгновенно и легко, как викинг – в бою.
Из ступора меня вывел сильный удар по лицу. Потом второй. И я услышал КРИК.
Вопль, ни на что не похожий – низкий, гортанный, с непередаваемой мукой.
А удары всё продолжались, и продолжались, и я понял, что сижу на земле, пытаясь закрыться от них руками, и вижу своего мучителя, вижу и понимаю что МЫ СПАСЕНЫ…
Старый сталкер упал рядом со мной на колени, что-то крича. Я не понимал, почти не слышал его. Он стоял на коленях, слюна смешно капала из разинутого рта в котором не хватало зубов, седая щетина ёжика смешно топорщилась, и небритое морщинистое лицо с огромными, бесцветными глазами меня смешили безудержно. Помню, как я катался по земле, держась за живот, в приступе удушающего, без кислорода в лёгких, выдавленного спазмами истерического смеха.
Ноги сами подтягивались к животу, я задыхался, но смех не покидал меня, мир мелькал и кружился за пеленой слёз…
Чернота прошла почти мгновенно, наступила боль – и стыд. Я понял, что где бы я ни был, я лежу в собственных экскрементах. Вонь была такой сильной что терпеть это я больше не мог, и попытавшись пошевелиться, очнулся.
Старик лежал рядом на траве, по его телу, принюхиваясь к лицу, прыгала крыса величиной с домашнюю кошку, но с удивительно длинными задними лапками и умными глазками на длинной морде.
Старик не дышал. Крыса с наслаждением, не обращая на меня никакого внимания, принялась обгладывать заострившийся нос старого сталкера.
Я блеванул мгновенно, не успев поднять голову с земли.
Разум очнулся, я подорвался и сел – о чем потом пожалел, внутренность моих штанов была наполнена смердящей жижей, и вздрогнув от этого ощущения и прилива брезгливости к себе, стыда и жуткой ненависти к крысе, сдернул с плеча винтовку, поймал крысу в прицел и нажал гашетку.
Ничего не произошло, крыса с аппетитом обглодала нос и начала поедать губы Рыбака.
Я нащупал рукоять затвора и передёрнул его – тщётно. Поняв, что в винтовке просто кончились патроны, я потянул рукой с пояса обретенный в наследство от мертвого сталкера большой нож, и, не глядя, рубанул по хребту крысы что было сил…
Сознание снова вернулось – окончательно. Ум был свеж, осознавая, что вокруг – темнота ночи. Моросил дождь.
Труп Рыбака лежал рядом, голова рассеченной пополам крысы валялась по мою сторону, тело её, очевидно, отвалилось за мертвое тело моего товарища. Нож застрял в его теле, я выдернул его и, удивляясь собственной холодности и цинизму, вытер о его комбинезон и сунул в ножны.
Ему-то теперь всё равно…
Встать было непросто – в брюках мерзко хлюпало, надо было что-то сделать с этим, и я на негнущихся, затекших ногах, мучимый мурашками от голеней до промежности, двинулся к рюкзакам.
Тело псевдогиганта как будто шевелилось в темноте, но, проходя мимо него, я понял, что его едят. Целый клан здоровенных крыс, не обращая на меня внимания, быстро и умело пожирал тварь. Голова твари, уже изрядно объеденная, выглядела жутко – сквозь обрывки шерсти и толстой кожи виднелась разбитая разрывными пулями Рыбака черепная коробка, из которой несколько крыс выедали что-то, что видимо заменяло этому тупому прожорливому созданию мозг.
Лил дождь. Брезгливо сняв брюки и опасливо посматривая то на кишащий крысами труп, то на ружьё, которое я рефлекторно перезарядил картечью, я как мог быстро обтёрся первыми попавшимися в рюкзаке тряпками и натянул обратно свои штаны.
Стараясь не думать об исходившей от меня вони, я быстро перенес свой рюкзак поближе к трупу своего учителя. Крысы не тронули его, занятые легкой добычей.
На теле сталкера не было никаких повреждений. Было очевидно, что он умер от сердечной недостаточности, изношенное сердце, взбодренное наркотиком-стимулятором, не смогло выдержать выпавших на его долю испытаний и остановилось.
Отрывая ему могилу, я не мог удержать слёз. Потом, по прошествии месяцев и после многих ходок, я смирился с мыслью о том, что сталкеров не хоронят – за людей это делает Зона, мгновенно присылающая на запах смерти своих ночных демонов – мерзких мутантов, избавляющих плоть от гниения, а души – от страданий.
Земля поддавалась плохо, копать я решился прямо рядом с тропой – не зная окружающей местности и не имея навыков в самостоятельном обнаружении аномалий, я чувствовал себя подкидышем в пеленках, плачущем об утраченной заботе матери…
