более применимое к ним слово.
Так уж получилось, что научный прогресс в Скардии остановился на печатных машинках. К сожалению, ездить на них было нельзя.
Дворецкий вернулся аккурат через две минуты, как и обещал. От нечего делать я отследил его пунктуальность по настенным часам и был приятно удивлен.
— Вот так вот, еще немного, вы не обессудьте, господин-с… — бормотал он себе под нос едва слышно.
Наскоро обувшись, мужичок птицей выпорхнул за дверь исполнять возложенные на себя самого обязанности. Я же неспешно натянул ботинки и вышел следом на крыльцо.
Прохладный утренний воздух бодрил. Вдохнул его полной грудью, но вместо ожидаемой расслабленности меня охватило чувство ностальгии. В Скардии было теплее, даже зимой.
Несмотря на поспешные действия дворецкого, водитель притормозил напротив крыльца только минут через десять. Автомобиль… Да, именно на этом чудо-транспорте я добирался сюда вчера, и он же был кратко описан в свитке Эзекиля.
Не думаю, что в скором времени инженеры моей родины сумеют соорудить нечто эдакое. Вот было бы у них больше энтузиазма и страсти к новым открытиям, а не жажды наживы… Тогда, может быть, научный прогресс Скардии сдвинулся бы с мертвой точки.
Нет лучшего способа подорвать веру в богов, если люди станут богами самим себе. Чудеса могут быть рукотворными, и изобретение этого транспортного средства — наглядное тому доказательство.
— Доброе утро, господин. Сегодня вы ранняя пташка.
Водитель распахнул перед мной дверь в салон и, кивнув ему, я уселся на обитое черной кожей сидение. Здесь пахло чем-то терпким и сладковатым, будто бы где-то внутри висел мешочек со специями. Не то что кареты аристократов, где нос способен уловить лишь запах влажного дерева и лошадиного дерьма.
— Куда вы желаете отправиться? — осведомились у меня.
— Для начала, туда, где сытно кормят, — ответил, глядя в окно на жеманно улыбающегося дворецкого. — После — сообщу.
— Как вам будет угодно, Марк Демьянович.
Мы плавно тронулись с места. Так, словно полетели по воздуху. Сложно было бы отбить в этом транспорте задницу.
— У вас есть конкретные пожелания?
— Нет. Лишь бы в такую рань меня пустили за порог.
— Понял.
Всего лишь второй день моего пребывания в этом мире, а я уже соскучился по вонючим придорожным корчмам и пьяным рожам городской стражи. Может, и здесь найдется нечто подобное?
Какой-то придорожный трактир в глуши…
Более века назад…
— Ты когда-нибудь любил? — спросила у меня женщина, в которую я был влюблен.
— Нет.
— И это о многом говорит, Даггер! — весело ухмыльнулась она, подхватила кружку темного эля со стойки и припала к ней губами.
— Например? — вскинул я бровь.
Осушив добрую половину тары, она со стуком вернула ее обратно, вытерла губы от пены тыльной стороной ладони.
— Например… например о том, что ты — законченный эгоист, который думает лишь о наживе. О том, что благие цели «Юстициус» — всего лишь ширма, за которой ты скрываешь свои истинные неблагопристойные намерения, вот о чем!
— А еще законченный лжец, — подкинул я дров в костер ее выводов. — И трус, скрывающийся за людьми, которых нанял на грязную работенку.
— Я думала, что это и без того очевидно, — повела она плечиками. Каштановые локоны блеснули в свете факелов.
Даже сейчас я мог с точностью воссоздать в голове образ Сансы. Ее глубокие карие глаза, россыпь веснушек на носу и щеках, обветренные губы. Хотя с превеликим удовольствием забыл бы.
— Но даже учитывая мои эгоизм, лживость и трусость, я оставил тебя в живых, а себя — без награды, — напомнил ей о своем недавнем провале.
Заказ на отъявленную воровку. Тридцать золотых монет за эту дерзкую девку. Уже прикидывал, каких хороших скакунов приобрету для новобранцев ордена, если бы не один нюанс в лице младшего брата Сансы, ради лечения которого ей и пришлось пуститься во все тяжкие.
В моей практике и прежде возникали спорные моменты. Справедливость супротив репутации и тугого кошеля. Даже взвешивая все риски, я выбирал первое, и теперь меня нагло обвиняли в эгоистичности…
— Только потому, что я больше пригодилась бы тебе живой, нежели мертвой. Хотя если сам господин Даггер соизволил лично пригласить меня в орден, моя жизнь хоть чего-то да стоит.
* * *
— Чего вылупился, благородный господин? — вякнула вульгарно разодетая дама, облокотившись на уличный столб и докуривая сигарету. — Солнышко встало — моя смена окончена. Если… — сделала она жадную затяжку и выдохнула сизый дым, — … если только по-быстрому. В ручном, тык скзать, режиме.
Мы стояли на светофоре, когда я заметил неподалеку изрядно потрепанную жрицу любви. От нее буквально разило плотскими утехами, а еще крепким алкоголем и дешевым парфюмом.
Почему-то, глядя на нее, мне хватило наглости сравнить ее с Сансой. Эти каштановые волосы, замотанные в небрежный пучок; красивое, но уставшее от всего на свете лицо. Проклятые карие глаза и россыпь веснушек.
Я таращился на нее, как на мираж, но вовремя вернулся в настоящее. Как раз тогда, когда она окликнула меня.
— Три тыщи, если че, благородный господин, — озвучила она свою цену и сплюнула. Скривила губы от неприятного привкуса дешевого табака.
Зеленый свет загорелся, и наш автомобиль поехал дальше. Очень скоро девушка, так похожая на Сансу, скрылась из виду. Вряд ли я встречу ее снова, да не сильно-то и хотелось. Она просто напомнила мне о том, что «Юстициус» для меня больше не существует. Как и Сансы.
— Да-а-а, начинать жизнь с чистого листа — задача не из легких, — раздался голос Эзраиля рядом со мной.
Повернув голову, я узрел бога лжи и коварства на одном сидении со мной. Глянул в зеркало заднего вида — водитель нового пассажира не заметил. Вероятно, бога видел лишь я.
— Расслабься, — тряхнул Эзраил головой, и перо в его щегольской шляпе качнулось в такт. — Не только твой орден остался за плечами, но и поводок, за который тебя с таким удовольствием дергала Талия. Теперь ты волен делать всё, что пожелаешь. У тебя есть статус, начальный капитал и масса возможностей для реализации своих бесценных талантов. Ведь в отличие от встреченной тобою шлюхи, тремя тысячами рублей ты не ограничишься.
Он отсалютовал мне двумя пальцами и испарился так же неожиданно, как появился.
Занимательное явление. Бог, покровительствующий подлецам, решил учить меня уму-разуму. Уж не
