— Есть один способ, — прохрипел едва слышно комиссар. — Беда в том, что после него я гарантированно коньки отброшу. Последний довод королей, так сказать. Но это сейчас неважно. Постарайся дотянуть до наших. В любой воинской части сразу говори, чтобы тебя отправили в особый отдел. Там предъявишь свои документы — они у пилота, так что учти, когда разделаешься с ним, труп сразу не выбрасывай, а обыщи — и требуй связи с Москвой. Запомни фамилию, что я тебе сейчас скажу — передашь привет от меня, расскажешь, что с нами случилось, тебе помогут. Дальше поступишь в полное распоряжение этого человека. Будешь делать все, что он прикажет. Понял?
— А он… кто?
— Местный. Но в курсе нашей ситуации, так что можешь ему доверять. У него свои резоны, не подведет. Да, вот еще что. Когда будешь говорить с ним, обязательно передай: пусть больше не ищет Черную речку, вода ушла. Совсем… Запомнил?
— Запомнил. — Расспрашивать о смысле этой тарабарщины Белугин не стал. И дураку ясно, что дело темное — Ведерников, похоже, доверил ему лишь самую малую толику своих секретов, но ровно в той мере, какую счел достаточной. Захотел бы, так сказал больше. Никаких обид — дело превыше всего.
Комиссар немного помолчал, отдыхая, а затем начал говорить. Слушая его и запоминая на автомате все произнесенное, Алексей думал попутно о том, смог бы он, окажись вдруг на месте Ведерникова, вести себя так же. Знать, что скоро умрешь, но подарить своей смертью шанс на спасение незнакомому в принципе человеку, который не успел тебе стать ни другом, ни товарищем. Связанного с тобой, если разобраться, всего-навсего тонюсенькой ниточкой общего происхождения, и только.
Нет ответа. Даже самому себе Белугин не решался ясно и четко ответить на этот непростой вопрос. И от этого становилось как-то неуютно и мерзко. А тоненький противный голосочек внутри нашептывал, что все это чепуха, девчачьи сопли, надо, мол, просто плюнуть на это и растереть, забыть. Ведерников профессионал и если решил помочь, то, значит, так и надо. И вообще, он, Алексей, еще слишком молод, чтобы так бездарно погибнуть во время своего первого самостоятельного задания.
Звук мотора стал тише. «Шторьх» явно начал снижаться. Ведерников молчал, набираясь сил, готовясь совершить невозможное. Хотя почему невозможное? Что вообще Алексей знал о способностях высококлассных оперативников? Во время подготовки в училище курсантам дали необходимые азы дисциплин, упирая на то, что в процессе дальнейшей работы они смогут набраться опыта, развить в себе те качества и способности, которые помогут им в будущем. Ха, каламбур! Естественно, в прошлом. Для них — в прошлом. Ладно, не суть. Проехали.
Белугин постарался выбросить из головы все посторонние мысли и расслабиться. Требовалось проиграть мысленно все предстоящие действия, чтобы потом, когда комиссар даст сигнал, тело само выполняло их, действуя подобно хорошо отлаженному механизму. Так, во всяком случае, учил его инструктор по рукопашному бою, звероватого вида корвет-лейтенант с полным Сапфировым бантом и жутким шрамом, проходящим через левую щеку.
— Даю отсчет. — Голос Ведерникова звучал низко и гулко, отдаваясь в голове Алексея могучим эхом. — Пять… Четыре… Три…
Когда прозвучало короткое «ноль», за спиной что-то коротко полыхнуло, спину Белугина на мгновение обожгло, а в следующую секунду он почувствовал свободу и рванулся прямо с пола вперед. Туда, где навстречу ему, словно в замедленной киносъемке, поворачивал лицо с распяленным в безмолвном крике ртом немецкий летчик.
Первую помощь Белугину оказали в полковом лазарете. Хмурый и неразговорчивый врач осмотрел рану, бесцеремонно дергая Евгения так, что тому лишь неимоверным усилием воли удалось сдержать готовые слететь с губ проклятия в адрес «безрукого коновала».
— Пуля навылет прошла, — констатировал эскулап. — Повезло вам, сударь, несколько сантиметров вниз — и точнехонько в сердце. А так даже кость не задета. Просто удивительно. Везунчик. — Врач обработал рану, наложил повязку и передал уплывающего в беспамятство из-за потери крови Белугина на руки двум нетерпеливо ожидающим возле дверей в кабинет субъектам, чья профессиональная принадлежность легко угадывалась с полувзгляда. — Аккуратнее с ним, господа, — напутствовал их доктор, — он слишком слаб.
— Мы нежно, — усмехнулся один из агентов. — Не извольте беспокоиться. А ну-ка, взяли! — На пару с товарищем они подхватили спотыкающегося Евгения и потащили его на улицу. Усадили в пролетку, на которой, судя по всему, и приехали в полк, переговорили о чем-то с офицерами, стоявшими неподалеку — все это Белугин воспринимал уже очень слабо — и… дальше в памяти остались только медленно бегущие куда-то вдаль по своим делам белые облака.
Вновь очнулся Евгений уже в городе. Сначала он не понял, что происходит — после всего случившегося с ним в части вполне естественно было ожидать, что его отвезут в охранку. Ан нет, перед глазами, когда слегка унялся безумный хоровод разноцветной мошкары и звездочек, открылся интерьер обычной городской квартиры средней руки. Причем хорошо знакомой Белугину — в ней располагалась одна из явок Службы.
— Напугали вы нас. — Склонившийся над кроватью глава городской резидентуры, высокий мужчина с роскошной гривой тронутых сединой волос, заботливо поправил подушку под головой Евгения. — Что ж так неаккуратно-то? Сунулись прямо под пулю, словно зайчишка безмозглый охотнику на номер. Хорошо еще, что полиция у нас на прослушке — сумели вовремя перехватить филеров и заменить их на наших людей. А то куковать бы вам сейчас, голубчик, не на пуховой перине, а в тюремной больничке. И это еще в лучшем случае, там ведь тоже не дети — личность ваша им немного известна.
— Откуда? — слабо удивился Белугин.
— Как откуда? Неужто думаете, что в полицейском и жандармском управлении нет заграничных агентов? Да и обычных провокаторов в революционной среде, как гренок в бульоне у хорошей хозяйки, — с избытком. Помните, чай, как товарищ Сталин здесь в «годы репрессий» своих старых соратников по партии на тайных допросах в Кремле ломал? Он ведь у большевиков не случайно внутренней контрразведкой занимался, очень много всего про подноготную бывших дружков-приятелей знал. Куда им было после предъявленных улик деваться — подписывали все как миленькие. А вы думали, почему процессы тридцатых именно так выглядели.
— Да-да, верно, что-то припоминаю. Извините, в голове туман.
— Ничего, это пройдет, — благодушно усмехнулся резидент. — Мы вас накачали под завязку всеми необходимыми препаратами, так что скоро будете как огурчик. Меня гораздо больше совсем другое тревожит. — Он недовольно нахмурился. — Слушайте. Мои ребята навели справки в полку: получается очень странная картина — стреляли-то в вас во время ареста не солдатики и не офицеры. Все как один клялись и божились, что брать заезжего социалиста приказано было живьем. Тем более что по их разумению сбежать вам все равно не удалось бы — все ходы-выходы они надежно перекрыли. Другое дело, что они не подозревали о ваших скрытых способностях и не смогли предусмотреть такой активности. И в этом свете встает во весь рост еще один довольно любопытный вопрос: кто бы это мог быть такой, что решил подстраховаться и засел на улице неподалеку от казарм, чтобы прикончить вас, когда станете прорываться?
