Олег Верещагин - Не время для одиночек

Колька еле дотащился до дивана в полузаброшенном зале (в сущности, во всём доме жилой была только его спальня в мезонине, сейчас занятая спасёнными). В отличие от большинства людей, особой привязанности к дому он не ощущал. Может быть, потому, что с домом его связывало очень немногое? Он стащил сапоги, сбросил куртку, стянул через голову майку, вылез из джинсов и — в плавках и носках — завалился ничком на диван.

— Спать, — пробормотал он, вяло ворочаясь, чтобы устроиться удобней. Почему-то вспомнился пионерский девиз: "Будь готов!" Колька хотел посмеяться, но уснул.

Он проснулся сам — от взгляда. Наверное, Элли разглядывала его, соображая, будить или нет… но проснулся Колька сам. Быстрый взгляд на часы — он проспал два часа, было без трёх семь.

— Вставай, я есть приготовила. Только умойся и руки вымой, — Элли оттолкнулась от косяка. — И оденься.

— Ага, да… — пробормотал он всё ещё спросонья, натянул, подняв с пола, майку, а носки стащил. Элли фыркнула тихонько, наблюдая за его странноватыми полусонными эволюциями:

— У тебя тапки домашние есть?

— Были где-то… а, ладно… Конверт принесли?! — он сразу вспомнил всё и забеспокоился.

— Да, мальчишка какой-то, маленький… Там, на кухне, лежит, — Элли вдруг подмигнула: — Запах ощущаешь?

Пахло действительно обалденно. Торопясь, Колька заглянул в ванную, и, плещась под краном, с неожиданным самодовольством подумал, какой он молодец и как ловко провернул всё это дело. Нет, и правда молодец! Кто бы ещё смог так?!

Кухня была прибрана с девчоночьей дотошной аккуратностью. Казалось, Элли тут не готовила, а именно что убиралась. Но стол был накрыт — на самом деле накрыт, на нём стояли тарелка с нарезанным хлебом, розетка с вареньем, дымились яичница с ветчиной и помидорами, горкой высились политые маслом горячие блины и большая кружка чая.

— Вот это да-а-а! — Колька бухнулся на стул и застонал от предвкушения: — У-у-у-уйа-а-а-ах-х… — но тут же забеспокоился: — Эй, а гости?

— Ещё спят, — успокоила его Элли. — Замучились… Ешь, ешь!

— Садись тоже, — Колька ногой выдвинул табурет, и Элли не стала ломаться. Села и нагрузила себе тарелку солидной порцией. Она была сейчас не в куртке, как вчера, а в спортивной майке с эмблемой клуба "Динамо", и Колька с удовольствием смотрел, какие у неё сильные руки — пока что без загара, но мускулистые, с чистой кожей. И в то же время — очень девичьи, сразу видно…

— Я голодная-а… — призналась девчонка.

— Вот и ешь… Знаешь, — Колька, уже жуя, хмыкнул: — А знаешь, я ночью лежал, пока засыпал, и всё думал: а как же ты готовишь? Жалел, что так и не попробовал.

— Ну и как? — Элли словно бы смутилась. Колька улыбнулся и показал вилку вверх из кулака:

— Не зря жалел. Честно!..

…Сейчас он нравился Элли ещё больше — безо всякой загадочности, весёлый, босиком, в яркой красной майке… Зачем он постоянно носит наглухо застёгнутую куртку? Может, для него это и правда своего рода панцирь, доспех, защита от мира, который был, похоже, к нему не слишком-то ласков, сколько бы он не строил из себя насмешливого независимого одиночку? А так — обычный мальчишка, встретишь на улице — не оглянёшься… "И всё-таки окликнула ты именно его, — сказала себе Элли и так же мысленно фыркнула: — Да там же просто не было никого больше, на улице-то! Хотя… глаза у него и правда необычные…"

Колька увлечённо лопал, подогнув под себя ногу и нет-нет, да и поглядывая на Элли. "Интересно, — подумала девушка, — он танцевать умеет?" Эта мысль и занимала её до конца завтрака, когда Колька, поднявшись, слегка поклонился и поблагодарил серьёзно:

— Всё было очень вкусно. Я даже не знаю, как благодарить…

— Придёшь вечером на обед — и поблагодаришь, — напомнила она, вставая. — А сейчас мне пора. Извини…

— Уже? — вырвалось у Кольки огорчённое, но он тут же исправился: — Да, конечно. У меня тоже дела.

Ни Антон, ни Васька уже не спали. Они сидели на разворошённой колькиной постели и тихо разговаривали. Когда Колька вошёл — Васька хотел, разулыбавшись, вскочить, но Колька, присев рядом, положил руку ему на спину:

— Сиди… — и мальчишка приткнулся к нему сбоку, словно котёнок. Антон ошалело-благодарно покрутил головой:

— Ну, я… я… Ветерок… я тебе — что хочешь… Ты… — и он махнул рукой, явно не находя больше слов.

— Да хватит, — поморщился Колька, доставая паспорт и свидетельство о рождении. — Вот, смотрите. Старые — можете забыть. Эти документы — настоящие. На самом деле настоящие. Вот тут — двадцать миллионов наших. Держи, — Антон, расширив глаза, принял деньги в некотором обалдении. — И вот, — в руку старшего парня оказались втиснуты, как в приёмное устройство, четыре имперских десятирублёвых купюры, небольших и блёклых в сравнении с яркими большими листами местных банкнот. — Оставаться в Верном вам не надо. Не сидеть же у меня всю жизнь? Так что поезжайте отсюда — куда подальше, грубо говоря. Лучше всего — за Балхаш.

— Ну… ну… — твердил Антон, то считая деньги, то листая документы. Лицо его сияло и в то же время было откровенно обалделым. — Ветерок… это… ну… спасибо! Такое спасибо! Как же мы тебе, а?..

— Не связывайся больше с такими, как Степан, — резковато ответил Колька. — Ваську пожалей, баран! Ведь нужды-то нет больше — с такими хороводиться…

Антон закивал, а Васька откликнулся:

— А я теперь Валька! — он заглядывал в своё свидетельство и возмутился до глубины души. — Ну ничего себе, вы чего девчачье имя выбрали?!

— Дубина, — хмыкнул Колька. — Это чтобы тебе было легче привыкать. Созвучное твоему настоящему. А то окликнут тебя… ну… "Серафим!" — а ты ушами хлопаешь. Понял?

— По-о-онял… — протянул мальчишка и покосился на свидетельство уже с уважением. — А ты… ты к нам приедешь? Ну, когда мы устроимся?

— Может, и занесёт, — улыбнулся Колька. И добавил ласково: — Эх ты, Васька-Валька…

ОЛЕГ МЕДВЕДЕВ.

БЛЮЗ.