он обвёл людей, взиравших на меня с лёгким недоверием. — Это мои люди. Мои «Кровавые косы». Мужи и жёны, что пойдут на смерть ради Свергланда. Назови им себя. Пусть знают, кого мне подарили боги за страдания в той яме.
Десятки пар глаз выжидающе на меня уставились. Я прочистил горло.
— Я Хинрик Фолкварссон, сын Фолквара Быка и Эйстриды из Химмелингов. Я брат вашего вождя.
Люди удивлённо зароптали. Скегги счастливо расхохотался. У него был приятный смех, заразительный, душевный.
— Это правда, — сказал он. — Важнее всего то, что он не просто мой брат, но и настоящий начертатель. Теперь мы готовы. Теперь мы готовы пойти на Эйглинойр.
«Кровавые косы» возликовали.
— Я обещал вам поход, и это свершилось, друзья! Король Мерглума, мой родич, умер. У него осталось двое детей, но ни один из них нам не помеха. Мы доберёмся до Свергло, соберём людей и отправимся на Мерглум! — Голос Скегги утонул в криках. — А затем я убью Оффу и женюсь на его сестре. И стану конунгом Мерглума и Свергло, а вы, друзья мои, получите столько золота и серебра, что хватит правнукам!
Я ошарашенно слушал Скегги и растерянно глядел на ликовавших воинов. Об этом мы не договаривались. Но брат, видимо, истолковал моё удивление по-своему. Он выхватил с пояса нож, рассёк себе ладонь и провёл окровавленными пальцами по моим волосам.
— Теперь ты не просто мой брат, Хинрик, — с широкой улыбкой возвестил он. — Ты — Кровавая коса, часть моей души, моё оружие и мой друг. Я потерял отца, но обрёл гораздо больше, встретив тебя. И, если богам будет угодно, твоё колдовство начертателя вознесёт нас надо всем Эглинойром.
Я позволил Скегги сгрести себя в очередные объятия под всеобщее неутихающее ликование. Всё произошло слишком стремительно, времени поразмыслить над предложением брата у меня не было — сперва требовалось спасти свою задницу из ямы.
И вот я уже часть команды изгоев под предводительством обаятельного язычника, что замыслил захватить острова, о которые ломали зубы поколения прославленных северян. Правда, в яме мы договаривались немного не об этом…
Пока «Кровавые косы» возносили хвалу богам и моему брату, я воспользовался моментом и осмотрелся. Кнорр, на котором мы плыли, оказался не таким уж и большим — сверы строили и более внушительные корабли, способные унести полсотни воинов. В эту посудину поместилось три с небольшим десятка, включая кормчего и трёх женщин с раскрашенными лицами.
— Если ты собрался в поход, надеюсь, это не все твои люди, — шепнул я брату, разглядывая парившего в небе беркута.
Неужели Конгерм? Рука по привычке потянулась начертать руну призыва, но я с разочарованием вспомнил об утраченной силе. Пока не доберёмся до суши, я не смогу провести ритуал обретения и вернуть способность колдовать.
Уже светало, горизонт окрасился золотом, и мы как раз покинули залив Виттсанда. Вёсла сняли с уключин и развернули парус — ветер нёс нас вдоль берега Свергланда на север.
— О, это лишь малая часть моего хирда, — хвастливо осклабился Скегги. — Несколько кораблей привлекли бы лишнее внимание, наше спасение требовало тишины. Остальные ждут нас на Хавстейне. И мы принимаем всех, кто отказался повиноваться моему отцу.
Хавстейн… Я припоминал это название. Небольшой скалистый остров на границе Сверского и Ледяного морей. Несмотря на расположение, это место было известным, поскольку через него лежал морской путь. Корабли, выходившие из Сверского моря, нередко там останавливались, пополняли запасы, нанимали людей и даже зимовали. Хавстейн по размерам едва уступал Свартстунну, но на его скалах ничего не росло, и вся пища была привозной. Отвратительное место для жизни, но ценили Хавстейн не за это. Там не было ни ярлов, ни конунгов, ни сборщиков податей, отчего остров становился ещё более привлекательным для нечистых на руку людей.
Кроме того, там можно было спрятаться, дав на лапу местным управителям. Видимо, люди Скегги воспользовались тем, что Хавстейн не принадлежал никому.
— Сколько вас всего? — спросил я, обернувшись к брату.
— Полторы сотни, если придут все, кто обещал.
— Серьёзная сила.
— Недостаточно серьёзная для Эглинойра, — возразил Скегги. — Поэтому нам жизненно необходимо убедить ярлов Свергло присоединиться к нам. Это будет непросто, хотя мне есть что им предложить. И всё же сперва я хочу собрать собственные силы.
Беркут спустился ближе к воде, ловя потоки воздуха, но пока что к кораблю не приближался.
— Зачем тебе это, Скегги? — спросил я, любуясь птицей.
— Я не хотел сгнить в яме.
— Я не об этом. Зачем тебе становиться королём Мерглума?
Скегги пожал плечами. Едва я заговорил об эглинском королевстве, то заметил, что он, хотя и старался держаться непринуждённо, всё же взволновался.
— У эглинов ещё не было короля-северянина, — понизив голос, ответил он. — Я прославлюсь, захвачу земли, создам новый род королей…
Я не удержался от лёгкого смешка.
— Даже если получится убедить ярлов Свергло, сколько у тебя будет людей? Тысяча? Три? Этого не хватит, чтобы завоевать эглинов. Я никогда там не был, но знаю, что остров необычайно велик. Там много королевств и королей, а у них — сытые воины, которые прекрасно знают свою землю и ни за что не захотят её отдавать пришлым северянам. Твой замысел воодушевляет людей, но шансов исполниться у него немного.
Я ожидал, что Скегги разозлится на эти речи, но, к моему удивлению, он лишь широко улыбнулся.
— Я в тебе не ошибся. Ты не дурак.
— Дураки не становятся начертателями, — отозвался я. — Но ты вознамерился совершить глупость, Скегги.
— Звучит безумно, понимаю. Но никто не говорит, что я пойду на Мерглум войной, едва корабли пристанут к Свергло. Я сказал тебе, чего хочу достичь. Сказал, о чём мечтаю и какова моя цель. Но это будет долгий путь. Годы… Но надо с чего-то начинать, Хинрик.
— Я думал, ты хочешь вернуть Свергланд к старым богам, — признался я. — Ты же ненавидишь единого бога. Мне казалось, ты захочешь сместить отца и править вместо него.
— Это успеется. Но я мыслю шире. — Скегги привалился к мачте и подставил лицо под первые лучи солнца. — Ну сверг бы я отца, ну убил бы его и всех его монахов… И что дальше?
— Стал бы конунгом Свергланда.
— А мёртвый божок никуда не денется. У этого странного бога есть большая сила. Каким-то странным образом он укрепляется везде, где появляются его монахи. Сперва приходит один проповедник — и никто не принимает всерьёз этого малахольного придурочного. Потом появляется ещё один, затем другой… Они говорят, утешают, пытаются лечить, иногда являют мелкие чудеса —
