Гольдфарб быстро шагал по улице, нервно оглядываясь по сторонам. Наконец, он проговорил:
— Чем быстрее мы выберемся из Лодзи, тем спокойнее я буду себя чувствовать. Вне стен гетто еврей, как бельмо на глазу, так?
— Да, конечно, — ответил Мойше.
И тут же сообразил, что для его кузена в таком положении вещей нет ничего очевидного. Годы, проведенные в гетто, а перед этим в Польше, которая не знала, что ей делать с тремя миллионами евреев, приучили Мойше к роли всеми презираемого и во всем виноватого чужака. Он с потрясением узнал, что в других местах дела обстоят совсем иначе.
— Наверное, приятно быть, как все, — печально сказал он.
— Вместо того, чтобы постоянно получать по морде только за то, что ты еврей? Ты это имел в виду? — спросил Гольдфарб. Мойше кивнул, а его кузен продолжал: — Да, конечно. Только все равно существует предубеждение… иногда так, мелочь, но все равно приходится сталкиваться с особым отношением. Люди считают, что ты дешевка, трус… ну, и прочая чушь. Но по сравнению с тем, что я увидел здесь, от чего бежали мои предки — чтоб мне провалиться! — Последнее он сказал не на идише, но Мойше понял Дэвида без проблем.
Если приплывет подводная лодка и увезет его вместе с семьей в Англию… сможет ли он свыкнуться с практически неограниченной свободой? Выучить чужой язык трудно — ведь он уже взрослый человек… От необходимости оставить все, что он так хорошо знал — пусть жизнь здесь и причинила ему столько горя — Мойше вдруг охватил такой нестерпимый ужас, что он чуть не остановился.
Но тут они с Гольдфарбом поравнялись с двумя симпатичными польками, болтавшими на крыльце одного из домов. Обе замолчали и уставились на них так, словно боялись заразиться какой-нибудь мерзкой болезнью. Они продолжали молча смотреть вслед Мойше и Гольдфарбу, пока те не отошли достаточно далеко.
— Нет, может быть, я все-таки не буду жалеть, что уехал отсюда, — вздохнув, проговорил Мойше.
— Я понимаю, о чем ты, — ответил его кузен. — Здесь все почему-то думают, будто мы прокаженные. Я и сам с удовольствием унесу отсюда ноги. Если все пойдет хорошо, через пару недель ты с семьей будешь в Англии. Ну как, устраивает?
— Просто потрясающе, — ответил Мойше, а кузен с удовольствием треснул его по спине.
* * *
— Быстрее! — крикнула Людмила Горбунова. — Если мне не удастся зарядить пулемет, я не смогу стрелять в ящеров!
— Терпение, терпение, — ответил Георг Шульц, проверяя пулеметную ленту. — Если произойдет осечка, когда ты начнешь стрелять, тебе твой пулемет вообще будет без надобности. Делай все хорошо с самого начала, и тогда не придется жалеть потом.
Никифор Шолуденко немного помедлил, прежде чем передать Шульцу новую ленту.
— Советский Союз не твоя страна, — заметил он. — Тебе все равно, возьмут ящеры Сухиничи или нет. А для нас это будет означать, что Москва в опасности, совсем как в 1941 году, когда ей угрожали вы, фашисты.
— Да провались ваша Москва пропадом, — ответил Шульц, наградив офицера НКВД недобрым взглядом. — Если Сухиничи падут, это будет означать, что меня, скорее всего, пристрелят. Если ты думаешь, что мне все равно, ты не в своем уме.
— Слушайте, хватит! — крикнула Людмила, которая повторяла эти слова с того самого момента, как немец и офицер НКВД встретились в первый раз.
Ей приходилось следить за тем, чтобы они не прикончили друг друга по дороге из деревни, где все трое участвовали в перестрелке с противниками Толоконникова (Людмила так и не выяснила, кто такой Толоконников и какую группировку возглавляет), а иногда ей приходилось вмешиваться в их словесные бои, которые порой продолжались целых полчаса.
— А ты будь поосторожнее, — заявил Шульц тоном не терпящим возражений — так повел бы себя фельдмаршал или мужчина, который хочет с ней переспать.
Людмила прекрасно знала, что в данном случае правильно. Желание переспать с ней было единственным, что объединяло Шолуденко и Шульца. Авиабаза нуждалась в политруке, но Шолуденко остался здесь не только поэтому, хотя официальная причина звучала именно так.
Забравшись в кабину своего У-2, Людмила почувствовала определенное облегчение. Спорить или уговаривать ящеров не приходилось, они хотели только одного — убить ее. Избежать этого намного легче, чем постоянно держать на расстоянии Шолуденко и Шульца, которые не теряли надежды затащить ее в постель.
Шульц начал раскручивать пропеллер. Он оказался совершенно прав в одном — полковник Карпов так обрадовался, когда опытный механик вернулся на базу, что не стал поднимать шума из-за его самовольной отлучки. Кроме того, Шульц доставил назад Людмилу — еще одно очко в его пользу.
Маленький пятицилиндровый двигатель «кукурузника» проснулся и тихонько зажужжал. Звук показался Людмиле не совсем таким, к какому она привыкла, но Шульц успокоил ее, заявив, что беспокоиться не о чем. В том, что касалось моторов — в отличие от многого другого — она полностью доверяла немецкому механику.
Людмила отпустила тормоз, биплан помчался вперед по все еще не просохшей взлетной полосе, а потом медленно поднялся в воздух. Направляясь на юго-запад в сторону линии фронта, Людмила держалась на уровне крон деревьев. Летчики военно-воздушных сил Красной армии твердо усвоили одно правило — чем выше поднимаешься в воздух, тем больше у ящеров шансов тебя сбить. И тогда не видать тебе родной базы никогда!
Линия фронта к югу от Сухиничей, находилась совсем недалеко от базы и неуклонно к ней приближалась. Как только установилась хорошая погода, ящеры снова перешли в наступление и, устремившись к Москве, упорно пробивались сквозь остатки немецких и советских войск. Сквозь непрекращающийся шум помех удалось разобрать переданный по радио приказ Сталина — «Ни шагу назад!» К сожалению, одно дело отдать приказ, и совсем другое иметь возможность его выполнить.
Красная армия стянула сюда всю свою артиллерию в попытке задержать продвижение ящеров вперед. Людмила пролетела над голыми по пояс солдатами в брюках цвета хаки, которые, как заведенные, не останавливаясь ни на минуту, заряжали орудия. Когда пушка или целая батарея давала залп по врагу, маленький У-2 начинал метаться в воздухе, словно легкий листок, влекомый порывом ветра. Артиллеристы махали ей руками, но вовсе не потому, что она женщина, просто радовались, увидев в воздухе машину, построенную человеком.
По грязным, разбитым дорогам грохотали танки. Часть из них изрыгала дым, чтобы замаскировать свое местоположение. Людмила надеялась, что им это поможет; иметь дело с бронемашинами ящеров хуже, чем с немецкими. Нацисты превосходили советскую армию с точки зрения тактики, но техника у них была не самая лучшая, в отличие от ящеров, которые заметно обогнали Советский Союз в технологическом развитии.
